Чарльз Диксон

Двери шлюза раздвинулись, открывая выход из тамбура исследовательского блока в длинный коридор, ведущий к Центральной площади Селен-Сити. Чарльз Диксон плавной, привычной в пониженной гравитации Луны походкой зашагал мимо изумрудных лугов, уходящих за горизонт по обе стороны коридора. Справа неподалёку раскинулась берёзовая рощица, а слева впереди виднелась сверкающая на солнце река, с нависающей над ней высокой старой ивой. Транслируемое на стены изображение было столь реальным, что казалось, будто, сделав всего шаг, можно плюхнуться спиной в мягкий зелёный ковёр и долго-долго смотреть на плывущие по глубокому синему небу ватные облака, меняющие форму, настигающие друг друга, сталкивающиеся и снова расходящиеся в стороны.

Диксон подошёл к следующему шлюзу и нажал мигающую зелёную кнопку у двери, ожидающей физического подтверждения сигнала, посланного нейрокибом. Створки раздвинулись, и Чарльз, окунувшись в шум голосов, музыку виртуальной рекламы и стук магнитных ботинок, оказался на широком балконе второго уровня Центральной площади Селен-Сити.

В правом нижнем углу поля зрения мигнула иконка сообщений. Диксон раскрыл окно и увидел, что его приятель Энди Гётц отметил своё местонахождение — бар «Зелёные человечки». По пути к траволатору Чарльз написал ему краткое: «Пару пива». Какого — Энди сам знает. Не ошибётся.

Спустившись на четвёртый уровень, Диксон пересёк площадь, лавируя между туристами и отдыхающими после рабочего дня местными, кинул кому-то пару «Извините!» и, наконец, оказался у дверей бара. Войдя, сразу заметил Гётца — двадцатипятилетнего крепкого черноволосого парня с худым симпатичным лицом. Энди (как называли его здесь все, поскольку настоящее имя произнести не удавалось почти никому, за исключением немногих носителей славянских языков) поднялся навстречу своему чернокожему другу, протягивая руку. Чарльз ответил на приветствие, и приятели сели за стол.

В запотевших кружках уже лопались пенные пузырьки, и Диксон, без промедления сделав несколько освежающих глотков, довольно улыбаясь, откинулся на спинку лавки.

— Ну что, — улыбнулся Энди, задавая свой ставший уже традиционным вопрос, — когда плесень захватит Селен-Сити?

— Не на этой неделе, — так же привычно ответил Чарльз и двумя руками пригладил дреды.

Диксон имел степень доктора биологии и занимался микробиологическим контролем городских систем жизнеобеспечения и мест общественного пользования, а параллельно исследовал поведение бактерий и вирусов в условии пониженной гравитации.

— Как у тебя в больнице? — спросил Чарльз. — Всё спокойно?

— А что там может быть? Скука. Больных нет, врачи без дела слоняются. Вот получу на следующей неделе очередную зарплату, поеду снова по поверхности покатаюсь. Не хочешь со мной? Возьмём один багги на двоих, зато времени будет больше.

— Посмотрим... — вздохнул Диксон. — Это как у меня работа пойдёт — микробов-то на паузу не поставишь.

— Ну ты их там уговори как-нибудь, — усмехнулся Гётц. — Кто тут хозяин, в конце концов?!

— Ты лучше скажи, ты работаешь в ночь сегодня?

— Нет, завтра.

— Жаль. А сменщика не можешь попросить меня пустить? Я вчера всю ночь в лаборатории просидел, а Шелли, как назло, сегодня на сутках. Хотелось бы с ней побыть хоть пару часков.

— Кхм... — поджал губы Энди. — Не, Чарли, не выйдет. Кэзу на такие вещи не пойдёт. Он же японец — у них всё строго.

— Чёрт! Не повезло...

— Ничего! Есть же вирс, — подмигнул Гётц. — Это у меня зарплаты надолго не хватает, а вы с Мишель хоть полночи можете там зависать.

— Это да, — согласился Диксон. — Только уж очень много он съедает денег. Бесплатный лимит на этот месяц мы уже исчерпали. А на выходных хочется куда-нибудь погулять отправиться — в Европу или, может, в Южную Америку.

— Ну смотри...

— Я и смотрю, — кивнул Чарльз и допил пиво.

Когда Мишель утром вошла в их с Чарльзом маленькую квартиру-студию, Диксон ждал её за кухонным столом. Стена напротив двери была скрыта изображением панорамных окон от пола до потолка, за которыми открывался вид на цветущий вишнёвый сад. Ярко светило солнце, а листья и бело-розоватые цветки чуть колыхались под слабым ветерком.

Чарльз встал и, подойдя, поцеловал Мишель.

— Прости, что вчера не ночевал дома, — сказал он.

— Ничего, Чарли, не в первый раз, — напомнила ему в ответ Мишель.

— Секвенирование не прошло, — попытался объяснить Чарльз. — Пришлось разбираться, заново готовить пробы... На следующий день откладывать совсем не хотелось. Всё сделал, глянул на часы — а уже утро.

— У меня тоже бывают суточные дежурства, — заметила Мишель. — Но у тебя они случаются не в пример чаще.

Она подошла к раковине, налила из-под крана полстакана воды. Сделала пару глотков и села на стул, вытянув ноги.

— Будешь завтракать? — спросил Диксон. — Есть омлет и хлопья с соевым молоком.

— Нет, я перекусила в больнице, — ответила Лозе. — Если бы ты предупредил, что будешь дома...

— Я хотел сделать сюрприз, — улыбнулся Диксон. — Я не пойду в лабораторию, и мы сможем провести вместе всю первую половину дня.

— Чарли, я только что вернулась с дежурства, — произнесла Мишель, закрыв глаза. — Я очень хочу спать. Надеюсь, ты не против.

— Конечно, — вздохнув, согласился Чарльз. — Отдыхай. Тогда вечером идём в ресторан, согласна?

Мишель допила воду, встала и направилась в ванную, расстёгивая костюм:

— Хорошо. Сообщи, когда будешь выходить из лаборатории.

— Обязательно, — пообещал Диксон, переступая через порог квартиры.

Однако обещание своё Чарльз не выполнил. Как ни хотелось ему провести вечер с женой, но очередной эксперимент затянулся, вылившись в бурное обсуждение с коллегами, перебор вариантов и переписывание плана работ. Домой Диксон вернулся лишь во втором часу ночи. Стараясь не разбудить Мишель, он прокрался в ванную, а потом тихонько юркнул в постель рядом с женой и уснул.

Утром Мишель не пыталась выяснить, что вчера помешало Чарльзу прийти вовремя, быстро перекусила омлетом и отправилась в больницу.

Диксон чувствовал себя виноватым, хотя такие случаи уже стали обыденными в их совместной с Мишель жизни — Чарльз пропадал в лаборатории сутками, а то и неделями, считая достаточным прикорнуть на пару часов в кресле или на кушетке и потом снова приняться за работу. Мишель старалась не давать волю чувствам после таких «выходок» мужа, но и радости от этого не испытывала. И Чарльз это понимал, однако ничего не мог с собой поделать.

Когда подошло время обеденного перерыва, Диксон бросил всё и поспешил в больницу — он хотел провести это время с женой, хотя бы таким образом загладив вину. Чарльз остановился в холле у входа в больничную столовую и окинул взглядом обеденный зал: Мишель там не было. Порадовался, что не опоздал, и решил подождать у дверей.

В столовую шумно стекались врачи и другой медперсонал — кто поодиночке, кто группами. Вот в коридоре показалась и Мишель — стройная, с забранными на затылке в хвост чёрными волнистыми волосами. Она шла рядом с высоким молодым светловолосым врачом и, беседуя с ним, улыбалась. Вдруг врач резко остановился, будто вспомнив что-то. Мишель, нахмурившись, выслушала его слова и, отвечая, стала медленно разглаживать складки костюма на груди собеседника.

Диксон замер от удивления, и тут Мишель увидела его. Глаза её расширились, в них промелькнул испуг. Врач заметил это и обернулся. Мишель что-то сказала ему и снова поглядела на Чарльза. Глаза их встретились, и взгляд Мишель похолодел: она осознала, что Чарльз всё понял. Распрощавшись с собеседником, Мишель подошла к Диксону, взяла его под руку и потащила из больницы.

Молча они поднялись на первый уровень города — в оранжерею, где отыскали небольшой зелёный «кабинет» с парой маленьких аккуратных скамеек. Мишель опустилась на одну из них и, глядя в сторону, спросила:

— Ты уже всё понял, да?

— Давно у вас? — вопросом ответил Чарльз.

— Нет, меньше месяца.

— Ты собиралась мне сообщить?

— Я думала об этом.

— Хорошо, хоть думала, а не собиралась держать меня за дурака всю жизнь, — Диксон сорвал лист с куста и повертел в руке.

— Чарли... — взглянула на него Мишель.

— Почему, Шелли? — спросил Чарльз.

— Это сложно, — Мишель снова отвернулась.

— Постарайся...

— Тебе всю жизнь везло, — начала Мишель. — Ты получил стипендию в Принстоне, хотя баллы по математике были минимальные.

— Им понравилось моё эссе, — вставил Чарльз.

— Вот и я говорю — повезло. Потом тебя пригласили делать докторскую в лаборатории Нобелевского лауреата Чандана Раккара. Именно тебя, Чарли, не кого-то другого со всего курса. И остаться в лаборатории Раккар предложил опять тебе, хотя у него был выбор.

— А ты не думала, что виной тому не везенье, а усердный труд?

— Конечно, и труд. Но ты же не гений, Чарли. Ты такой же, как остальные. Только везёт почему-то именно тебе.

— Ну, если ты так считаешь...

Она не среагировала.

— Со мной тебе тоже повезло: жениться на самой красивой девушке курса, не приложив значительных усилий, — это говорит о многом.

— Я же не заставлял тебя, — Диксон смял лист и бросил под ноги. — Ты сама согласилась.

— Конечно! Ещё бы не согласилась! — Мишель встала. — Доктор, вирусолог, сотрудник самого Раккара! Чёрт возьми! Кто бы не согласился?! А потом работа на Луне — кто не мечтает работать на Луне? Я была просто счастлива.

— Так в чём же дело?

— В твоём усердном труде, как ты сам только что метко выразился. Ты пропадаешь в лаборатории сутками, Чарли. Ты можешь неделю домой не приходить! А что должна делать я?

— Но мы же видимся с тобой в вирсе!

— Этот вирс мне уже вот где! — провела Мишель ладонью под подбородком. — Меня тошнит от этих аватаров! Искусственных, пластиковых, латексных... Мне нужен ты, Чарли, живой, настоящий. Но тебя никогда не было рядом. Никогда, когда ты был мне нужен.

— И в этом вся причина? Почему мы не решили это раньше?

— Я пыталась, Чарли! — всплеснула руками Мишель. — Пыталась. И не раз. Но ты всё время куда-то спешил или хотел отдохнуть от работы, не напрягать мозги. Всё откладывалось и откладывалось. А потом мне надоело.

— И ты таким образом решила меня наказать?

— Главная цель была именно в этом, да. Изменить и сразу рассказать тебе. А потом как-то закрутилось. Мне понравилось быть нужной, любимой. Понравилось, когда обо мне думают, слушают меня, понимают мои чувства. Мне так этого не хватало, Чарли...

— Ты любишь его? — спросил Диксон.

— Я люблю тебя... — глаза Мишель стали влажными от слёз. — Чёрт возьми! Я до сих пор люблю тебя...

— Но вернуть всё как было уже не получится, — хмуро произнёс Чарльз.

— Я понимаю. Тебе трудно будет снова доверять мне, но...

Мишель попыталась взять мужа за руку, но тот мягко высвободился:

— Дело не в доверии... Точнее, не только в нём. Дело в том, что ты теперь не моя... Как тебе объяснить?.. Я не могу дотронуться до тебя с теми же чувствами, что и раньше. Мне трудно подумать об этом. Даже физически неприятно. И я не знаю, что с этим делать дальше...

Входя в квартиру, Чарльз не ожидал увидеть Мишель. После вчерашнего разговора в оранжерее он не возвращался домой, и только к вечеру решил зайти за сменной одеждой и флешками с необходимой для работы информацией.

Мишель сидела за столом и нарезала овощи в салатную тарелку. Рядом стояли два бокала, наполненные красным вином, и две тарелки с чем-то похожим на гуляш.

— Привет, — подняла глаза на Чарльза Мишель.

— Привет, — неуверенно ответил он. — Ты же должна быть в больнице.

— Там и без меня справятся. Я была уверена, что ты придёшь, вот и ждала здесь.

— Я за одеждой, — Диксон прошёл к шкафу и раздвинул створки.

— Поужинай со мной.

— Мне надо возвращаться, — Чарльз достал с полки стопку белья, вынул из кармана сумку и сложил туда бельё.

— Тебе там придётся готовить, а здесь уже всё есть. Садись.

Диксон подошёл к столу и поставил сумку на пол, но сесть не решился. Мишель встала, подхватив бокалы, и, обойдя стол, остановилась рядом с мужем.

— Вина? — протянула ему бокал.

Чарльз сделал глоток и поставил бокал на стол.

— Я, наверное, пойду, — произнёс он.

Мишель тоже поставила бокал и придвинулась к мужу вплотную:

— Нет.

Она положила руки ему на плечи и, почти касаясь своими губами его губ, тихо повторила:

— Нет.

Близость жены, её глубокие чёрные глаза, пьянящий запах её волос сводили Диксона с ума. В глазах его помутнело, он с неистовством сжал Мишель в объятьях и страстно впился в её губы.

Мишель спала рядом, отвернувшись к стене, а Чарльз, смотрел в темноту и думал о своей слабости, о Мишель, представлял её в постели с любовником — тем молодым врачом... Сердце Диксона сжималось, горло затыкал ком, из глаз текли слёзы. Он жалел себя, бранил за то, что поддался чарам жены, и одновременно ловил себя на мысли о желании забыть измену, забыть всё произошедшее, вернуть назад их с Мишель жизнь. И тут же, опомнившись, снова клял себя за эти мысли.

Наконец Чарльз, стараясь не разбудить жену, поднялся с постели, взял одежду и вышел в ванную. Там он оделся, а затем, подхватив сумку и осторожно раскрыв входную дверь, скрылся в коридоре жилого блока.

Утро началось совершенно обычно — Мишель вошла в больницу, поздоровалась с охранником и направилась в свой кабинет. Там переоделась во врачебный костюм и уже было собралась проверить самочувствие своего единственного пациента — геолога со сломанной ногой, — как сверху в поле зрения вывалилась красная табличка: «Вызов! Космопорт. Острое повреждение почек».

Не раздумывая, Мишель нажала на табличку и приняла вызов. Геолога кто-нибудь другой осмотрит — он всё равно уже на поправку идёт. А тут дело намного интереснее.

Она побежала к тоннелю, связывающему больницу с космопортом. Там уже ждал медбрат Франс с электрокаталкой. Обменявшись приветствиями, они сложили каталку и погрузились в медицинский авточелнок. Челнок мягко тронулся с места, но очень быстро развил высокую скорость и через несколько минут остановился у отдельной платформы космопорта, откуда обычно отправляли в больницу грузы, прибывшие с Земли.

Мишель и Франс с электрокаталкой вбежали в раскрывшиеся перед ними двери и, миновав короткий коридор, оказались в холле космопорта. Там толпилось несколько десятков туристов из только что севшего корабля. На диванчике у стены неподвижно лежал смуглый мужчина лет сорока, над которым наклонился местный парамедик.

— Ну что тут? — обратилась к нему Мишель. — Почки?

Мужчина лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.

— Да, началось с них, — ответил парамедик.

— Что значит «началось»? — уточнила Мишель.

— Теперь ещё и острая печеночная недостаточность. Посмотрите...

Мишель наклонилась и подняла правое веко больного: глазное яблоко было жёлтым.

— Так, — сказала Мишель. — Что вы делали?

— Ввёл изотонический раствор и дофамин — у него снижено давление и тахикардия.

— Хорошо. Грузим! — распорядилась Мишель.

Франс опустил каталку до уровня диванчика и вместе с парамедиком перетащил на неё мужчину.

— Общую медтревогу объявили? — спросила Мишель.

— Да, конечно, — ответил парамедик.

Сигнал общей медицинской тревоги активизировал блокировку помещений, отмеченных на плане подающим сигнал человеком. Войти туда с этого момента и до выяснения обстоятельств могли только медики и люди со специальным разрешением Службы безопасности Селен-Сити.

— Поехали, — распорядилась Мишель.

Электрокаталка, направляемая бегущим рядом Франсом, быстро заскользила по гладкому полу к выходу.

— Готовьте реаниматор! — предупредила Мишель больницу по пути.

Через пять минут пациента уже везли по коридору в палату интенсивной терапии. Там его сразу же погрузили в аппарат и запустили диагностику.

— Так, — со всё возрастающим волнением начала проговаривать вслух Мишель появлявшиеся на экране реаниматора данные, — температура тридцать девять, давление низкое, тахикардия, азотемия, гиперкалиемия, почки увеличены, некардиогенный отёк лёгких, гепаторенальный синдром, острый тубулярный некроз, токсическая нефропатия... Чёрт! Явно отравление токсинами.

Мишель не медля включила подачу чистого кислорода в реаниматор и начала выбирать на экране препараты: дофамин, натрий, кальций, глюкозу с инсулином, диуретики, преднизолон.

— Франс! — не отрываясь от экрана, позвала Мишель. — Готовь две дозы наров — почки и печень. А я пока гемодиализ запущу.

Франс вынул из шкафчика две капсулы с медицинскими нанороботами, вставил их в реаниматор. Затем в дополненной реальности вывел экран управления и, запустив программы диагностики и восстановления клеток почек и печени, доложил:

— Готово.

— У меня тоже всё! — закончила с гемодиализом Мишель. — Теперь ждём.

Она нажала на зелёный кружок над головой пациента и в развернувшемся нимб-меню выбрала просмотр профиля.

— Жуан Родригу Силва Алмейда, — прочитала Мишель, — Сальвадор, Бразилия. Сорок один год, банковский служащий, не женат... Франс, оформи.

Медбрат принялся заполнять карточку, а Мишель стояла у реаниматора и повторяла про себя: «Ну давай, давай!» Наконец Жуан открыл глаза, медленно повернул голову к Мишель:

— Где я?

— Вы на Луне, в больнице. У вас токсическое поражение почек и печени. Какие лекарства вы принимаете? Что принимали в полёте или перед ним?

— Ничего... Я не пью лекарств...

— А что ели или пили за последние двенадцать часов?

— Что давали... на корабле.

— Понятно. Франс, сообщи в Службу безопасности — пусть пошлют токсиколога на корабль проверить питание и все отходы, если их ещё не утилизировали. Нам надо найти токсин.

— Хорошо, доктор Диксон, сейчас сделаю...

Франс вышел в коридор.

— Доктор, — произнёс Жуан, — я не чувствую ног... И не могу двигать правой рукой.

— Как? — взволновалась Мишель. — Минуточку.

«Неужели инсульт?!» — пронеслось в её голове. Она снова обратилась к экрану реаниматора и запустила сканирование мозга. Из подголовника аппарата выдвинулись мягкие фиксаторы, осторожно обхватив голову пациента.

— Не волнуйтесь, — предупредила Мишель. — Это сканирование мозга. Не двигайтесь, пожалуйста.

Жуан продолжал часто и тяжело дышать, температура не снижалась, но давление немного поднялось, а азотемия и гиперкалиемия незначительно уменьшились. «Хорошо, хорошо!» — радовалась Мишель.

Через несколько минут реаниматор дал неутешительный результат — повреждений мозга нет. Это — не инсульт.

«Что тогда? — задалась вопросом Мишель. — Последствия гиперкалиемии? Калий был “семёрка”. Огромный, да, но чтоб так быстро подействовал на нервы!»

Она подскочила к шкафу и взяла ещё одну капсулу с нарами, вставила в реаниматор, запустила программу диагностики нервных клеток. Нанороботы быстро разнеслись кровотоком по телу пациента, и уже через минуту от них начали поступать разрозненные сигналы. Спустя ещё семь минут у Мишель была ясная картина происходящего: нервные клетки Жуана отмирали. В ногах и правой руке от нервов остались одни ошмётки, левая рука уже приближалась к тому же состоянию. Разрушение нервных клеток шло стремительно. И три-четыре дозы наров не успели бы их восстановить даже в первом приближении.

— Жуан, — дрогнувшим голосом позвала Мишель.

Тот не ответил. Она подошла к нему — Жуан лежал, закрыв глаза, не двигался и отрывисто дышал.

— Жуан, — снова позвала Мишель.

Пациент молчал. Вдруг он, не открывая глаз, судорожно затрясся — ноги сгибались и разгибались, руки с грохотом били по прозрачным стенкам реаниматора. Мишель отпрянула, но сразу же опомнилась и включила фиксаторы, которые, обхватив конечности Жуана, остановили его хаотичные движения. В этот момент реаниматор на все лады начал сообщать об ухудшении показаний: давление падало, сердце работало на пределе, почки и печень отказали окончательно, кислорода не хватало... Пациент умирал.

Мишель спешила на совещание к главврачу. Только что из космопорта поступило сообщение о ещё двух заболевших, и доктор Морган, затребовав данные Жуана, пригласил к себе врачей.

Когда все собрались, Джеймс Морган — невысокий совершенно лысый человек лет пятидесяти с длинным узким носом и тонкими, едва видимыми губами, — встал из-за стола:

— Сейчас в нашем реаниматоре находится Жуан Алмейда, турист, прибывший утром на прямом рейсе с Земли. Он поступил к нам с острой почечной и печёночной недостаточностью, за чем последовала обширная полинейропатия. Сейчас пациент находится в крайне тяжёлом состоянии без позитивного прогноза, — Морган поджал губы и сделал секундную паузу. — И это не самое страшное, коллеги. В космопорте ещё два таких же случая среди туристов. Это заставило меня просмотреть анализы Алмейды и обнаружить там то, что не обнаружила доктор Диксон, — главврач сверлил взглядом Мишель. — Вы видели, что у вашего пациента крайне низкий уровень нейтрофилов и высокий уровень лимфоцитов?

— Я не предполагала... — растерянно призналась Мишель. — Я боролась с интоксикацией... Да их и не выпустили бы с Земли без отрицательных тестов!

— Ладно, — прервал её главврач. — Всё равно было уже поздно. Вы его везли по коридорам, общались с персоналом. Если вирус передаётся воздушно-капельно, он уже тогда распространился по больнице. Я официально объявляю инфекционную тревогу! — Морган поводил рукой перед лицом, и тут же в воздухе повисла красная мигающая табличка с оповещением. — Мы не знаем, каков титр вируса в воздухе и кто из персонала заражён! Потенциально инфицированы все.

Врачи начали взволнованно переговариваться.

— Будем исходить из этого, хотя надеюсь, что всё не так плохо, — продолжил Морган. — Сейчас нам всем, а также и остальному персоналу необходимо надеть защитные костюмы с респираторами. Затем взять мобильные камеры и постепенно перевезти сюда всех людей из изолированных помещений космопорта. По моим данным, их там тридцать восемь человек, включая экипаж корабля, таможенников, охранников и парамедика.

— Служба безопасности должна была послать на корабль токсиколога, — добавила Мишель. — Я просила найти токсин.

— Значит, ещё и сотрудники СБ, работающие сейчас на корабле, — кивнул Морган. — Когда помещения и корабль освободятся, их продезинфицируют. А пока готовьте палаты и размещайте пациентов. В инфекционном отделении у нас всего шесть мест, поэтому будем использовать весь стационар. Не забудьте, что после объявления тревоги больница изолирована. Свободен только выход в тоннель к космопорту. Связь тоже отключена — осталась только локальная. А единственный канал общения с внешним миром — у меня. Как вы понимаете, это поможет избежать паники в городе. Так что идите работайте. Главное — держите себя в руках и не давайте паниковать персоналу.

Все вышли в коридор. Заведующий стационаром сразу отправил сотрудников надстраивать вторые ярусы над койками в палатах — больница не была рассчитана на такое количество пациентов одновременно. Остальные врачи рассеялись по своим кабинетам — одеваться в защитные костюмы.

— Йохан! — остановила Мишель светловолосого молодого врача, с которым их видел Чарльз. — Мне нужна твоя помощь. Приходи в реанимацию.

— Что ты будешь делать?

— Прогоню сейчас тесты на все подходящие по симптомам вирусы. А там посмотрим.

— Хорошо. Я скоро...

Жуан Алмейда был ещё жив — приборам удавалось поддерживать циркуляцию крови и дыхание. Мишель запустила десяток тестов, после чего вынула из шкафа защитный костюм, очки, респиратор, оделась и принялась ждать.

В этот момент дверь раскрылась, и влетел доктор Гроссман, как поняла Мишель по светящемуся бейджу на его защитном костюме.

— Диксон, — выпалил он, — сколько у вас здесь доз наров осталось?

— А что?

— Дайте мне капсулы три-четыре.

— Зачем?

— Как зачем? А вирусы как лечить собираетесь?

— Так тесты ещё не завершились. Мы не знаем пока, какой это вирус.

— Да какая разница! — махнул рукой Гроссман. — Их не так много с этой симптоматикой. Все уже колются от гепатита, ВИЧ, полиомиелита, герпеса и чёрт знает от чего ещё! А у меня всего одна капсула в кабинете была. Дайте хотя бы три.

— Вы с ума сошли?! — воскликнула Мишель. — А пациентам что останется?

— На складе ещё есть наверняка — привезут. А нам сейчас надо. Иначе кто их лечить-то будет, пациентов ваших?

— Я не дам. Идите у кого-нибудь другого просите.

— Да у всех уже кончились. Завстационаром грудью встал и не пускает к себе. Только у вас здесь и остались.

— Я не дам, — повторила Мишель.

Гроссман сам бросился к шкафу, начал лихорадочно выдвигать ящики и копаться в них. Мишель попыталась оторвать врача от поисков лекарств, но тот грубо оттолкнул её. Тут в комнате появился Йохан Олсен, быстро сориентировался в ситуации, кинулся к Гроссману, собрал его в охапку и выкинул за дверь.

— Ты в порядке? — спросил Йохан, блокируя дверной замок.

— Да, всё нормально, — ответила Мишель. — Они там что, с ума все посходили?

— Скоро успокоятся — нары уже кончились. Так что придётся начинать заниматься работой.

— А ты сам — тоже?..

— Я жду результатов тестов. И лучшее место, где это можно делать — здесь, — он улыбнулся. — И нары рядом, в шкафчике. Как узнаем, что за вирус, сразу уколемся. Уже прицельно.

Мишель опустилась в кресло и в дополненной реальности раскрыла окно больничной регистратуры.

— Уже десять человек привезли, — сообщила она Йохану. — Двое — в реаниматорах, остальные в палатах — пока без симптомов, — она вздохнула. — Алмейду придётся выключать. Реаниматор может понадобиться кому-то другому.

Тут в поле зрения Мишель возникла зелёная иконка просмотра результатов работы мультициклера.

— Чё-ёрт! — протянула она, раскрыв табличку.

— Что там? — обеспокоенно спросил Йохан.

— Всё отрицательно.

— Сколько тестов ты проводила?

— Достаточно. На все подходящие вирусы.

— Но что-то же осталось непроверенным?

— Да, но там совсем не то.

— Проведи все тесты, какие у тебя есть. Пожалуйста. Вдруг вирус мутировал, поменял симптомы? Мало ли. Мы должны быть уверены.

— Это займёт не менее двадцати минут, — прикинула Мишель. — Циклеру придётся работать в две смены.

— Ничего. Это того стоит.

Мишель активировала автоматический забор крови и запустила первый набор тестов. Затем набрала крови пациента для следующих анализов, поставила в холодильник. Подойдя к реаниматору, посмотрела несколько секунд на Алмейду, опутанного трубками и проводами, на его жёлтое лицо, на всё ещё мелко подрагивающие мышцы и нажала кнопку отключения.

— Прощайте, мистер Алмейда, — тихо произнесла Мишель.

В комнате сразу стало тише: перестал работать аппарат искусственного кровообращения, отключились прибор гемодиализа и другие, более мелкие устройства жизнеобеспечения и анализа. Реаниматор начал по очереди отсоединять трубки, промывать их, дезинфицировать и укладывать в свои внутренние карманы.

Йохан подошёл к Мишель, встал сзади и обнял.

— Всё будет хорошо, Шелли. Мы найдём решение.

Мучительно долго протекли двадцать минут. Первая группа тестов показала отрицательный результат, и когда зелёная иконка мультициклера снова появилась и замигала перед глазами Мишель, она чуть не подскочила в кресле. Раскрыла табличку и, разочарованно закрыв глаза, со стоном откинулась на спинку.

— Готово? — спросил Йохан.

— Готово, — упавшим голосом ответила Мишель. — Всё то же самое.

— Твою мать! — воскликнул Йохан, вскочил и прошёлся по комнате. — Что ж это за хрень? Может, это и не вирус вовсе? Может, мы ищем то, чего нет? А у них всех банальная интоксикация?

— Я не знаю...

— Ты послала результаты Моргану?.. Хорошо. Вот что — нам нужен твой муж.

— Чарли?

— Конечно! Он сможет выделить вирус и понять, как с ним бороться. Помочь сможет только он. Звони Моргану и скажи, чтобы сейчас же вызвал Диксона.

Но Джеймс Морган позвонил первым:

— У нас ещё четверо заболевших. Нужен реаниматор.

— Да, я уже отключила, — ответила Мишель. — Ещё минут десять, и можно будет принимать нового пациента.

— Хорошо.

— Доктор Морган, вы посмотрели результаты по вирусам?

— Да.

— Я считаю, что надо вызвать вирусологов из исследовательского блока. Они могли бы разобраться с проблемой.

— Разумеется, доктор Диксон. Я уже сообщил в Службу безопасности. Скоро они будут здесь... И вы сможете увидеться с мужем, — добавил Морган и положил трубку.

Мишель вдруг пошатнулась, но вцепилась руками в реаниматор и устояла. Она только сейчас вдруг ощутила, что эта встреча с Чарли может стать последней. Мишель глубоко вдохнула — в глазах прояснилось. Повернулась к Йохану:

— Я вызову бригаду из морга...

Министр внутренних дел и обороны Селен-Сити Сергей Смирнов разговаривал с Землёй из своего кабинета на втором уровне города. На связи был председатель Международного совета по взаимосвязям с лунными поселениями Хэнк Купер.

— Космодром на карантине? — спросил Смирнов.

— Да, его сразу же закрыли после получения сигнала от вас. Но прошло больше полутора суток. Многие из тех, кто присутствовал при отправке рейса, уже далеко. Мы собираем информацию от служб здравоохранения разных стран, но пока о похожих симптомах не сообщали. В космопорте также нет заболевших.

— Это хорошо. В таком случае дело подпадает под мою юрисдикцию. И я хочу, чтобы главную роль в расследовании передали мне.

— Но борт принадлежит не вам, — возразил советник Купер. — Это ещё территория Земли.

— Первые симптомы у Алмейды проявились в Селен-Сити, — парировал Смирнов. — Так что давайте не будем спорить, мистер Купер. Прошу передать мне всю имеющуюся информацию и возможность незамедлительно её получать и далее.

— Хорошо, — сдался Купер. — Мой секретарь перешлёт вам всё. И я назначу уполномоченного от Совета, через которого вы будете запрашивать и получать данные. У вас уже есть версии?

— Я убеждён, что это теракт, — твёрдо сказал Смирнов. — И тут есть три варианта. Первый — Жуан Алмейда мог заразить себя либо сразу перед вылетом, либо уже на борту. В этом случае он и есть террорист. Второй — террорист не Алмейда, а другой пассажир или член экипажа. Алмейда просто оказался первым заражённым. И третий — в корабль заложили биобомбу ещё в космопорте. И тогда террорист — кто-то на Земле, работник космопорта. Если первые два варианта не подтвердятся, я верну вам расследование.

— Справедливо, — согласился Купер.

— А теперь я хотел бы получить все данные о Жуане Алмейде — его действия за последний месяц, его переписку, запись звонков, действия в вирсе, записи всех камер, на которые он попадал. А также полную информацию обо всех, с кем он встречался за этот последний месяц и в реале, и в вирсе, и с кем наиболее часто общался сообщениями или звонками. Попросите секретаря всё это собрать как можно быстрее.

— Я вас понял, мистер Смирнов, — ответил Купер. — Постараемся обеспечить вас всем необходимым в кратчайший срок.

Они распрощались, и Смирнов сразу же раскрыл экран трансляции с больничной камеры, установленной над входом. По холлу из стороны в сторону нервно прохаживался охранник Энди Гётц в спецкостюме, очках и респираторе. Смирнов активировал голокамеру, та, еле слышно жужжа винтами, спустилась с потолка на нужную высоту и застыла в полутора метрах от стола.

Энди Гётц боялся. Нет, он не боялся оказаться в реаниматоре, не боялся боли или паралича. Он боялся, что больше никогда не выйдет из этой больницы, никогда не увидит Луны, не слетает на Землю повидать брата и деда, и даже не сможет поговорить с ними по Сети.

Энди ходил взад-вперёд по холлу больницы, не в силах опуститься в кресло и спокойно посидеть даже несколько минут. Он искусал губы в кровь и постоянно мял кисти рук, стремясь унять дрожь.

Неожиданно иконка Сети мигнула зелёным, и в ушах Энди раздался голос министра Смирнова:

— Лейтенант Гётц!

Энди обернулся и увидел посреди холла виртуальное трёхмерное изображение министра, сидящего за рабочим столом.

— Полковник! — вытянулся в приветствии Гётц.

— Как ваше самочувствие, лейтенант?

— Пока нормальное, сэр.

— Какая ситуация в больнице?

— Паники нет, — доложил Гётц. — Никто пока не пытался прорваться наружу. Ни здесь, ни в тоннель. Я постоянно слежу за камерами.

— Хорошо. Вы хотите что-то спросить? — заметив, что руки Энди нервно подёргиваются, спросил Смирнов.

— Полковник... Выпустите меня отсюда.

— Что? — нахмурился министр.

— Я же здесь у входа сижу! Ни с кем не контактировал, к больным не подходил. Даже не видел их. Я ведь не успел ещё заразиться! Прошу вас, полковник, выпустите меня. Поместите меня в бокс, проведите нужные тесты... Я уверен — я здоров!

— Лейтенант! — повысил голос Смирнов. — Вы говорите чушь! Вы должны знать, что значит режим инфекционной тревоги. Никто не имеет права покидать зону карантина. Немедленно прекратите панику! Возьмите себя в руки. Вполне возможно, что вы и не заразились. И когда карантин снимут, вы выйдете из больницы вместе со всеми остальными. А сейчас сохраняйте спокойствие и выполняйте свои обязанности. Вы поняли меня?

— Да, сэр, — упавшим голосом произнёс Гётц. — Я вас понял.

— И вот что, лейтенант, — уже спокойно проговорил Смирнов. — К вам направляются вирусологи из исследовательского блока. Вы должны сопровождать их по больнице и охранять от возможных нападений. Никто из них не должен заразиться. Вы поняли, Гётц?! Никто.

— Да, сэр! Я прослежу.

— Держитесь, лейтенант.

С этими словами Смирнов исчез, а иконка Сети снова погасла. Гётц закрыл глаза и глубоко вдохнул, стараясь успокоиться.

Не прошло и пяти минут, как входные двери больницы раздвинулись, и в проёме показались фигуры в красных скафандрах.

Чарльз Диксон, Нодар Беридзе и Виктор Воронов — вирусологи-микробиологи Селен-Сити — медленно двигались по коридору, соединяющему центральную площадь с больницей. В противовирусных скафандрах идти было неудобно и тяжело — будто по лунной поверхности. С тем лишь отличием, что здесь работали магнитные ботинки, оберегавшие от случайного падения или неожиданного столкновения со спутниками.

Чтобы не пугать своим видом жителей города, вирусологи, облачившись в красные скафандры ещё в лаборатории, добирались сюда из исследовательского блока по техническим тоннелям — местами узким, петляющим, с лестницами и шлюзами, где приходилось пробираться крайне медленно и осторожно, чтобы не повредить скафандры.

Когда утомлённая сложным переходом троица подошла к только что сооружённому Службой безопасности дезинфекционному шлюзу, охранники расступились, а двери раздвинулись, открывая проход в небольшую камеру, где могли находиться одновременно не более пяти человек. Однако Диксон, Воронов и Беридзе в своих громоздких скафандрах едва поместились там втроём.

Впустившие их двери закрылись, вирусологи подключили воздушные баллоны, проверили связь с оператором Службы безопасности, и Диксон объявил:

— Входим.

Он нажал на кнопку у дверей в противоположной стене камеры, подтверждая разблокировку, и через секунду шагнул в просторный холл больницы.

Вокруг было тихо и спокойно. Лишь стоявший поодаль охранник в защитном костюме и респираторе нарушал идиллию запустения.

— Энди! — махнул ему Диксон, прочитав фамилию на бейдже.

Гётц подошёл к вирусологам:

— Привет, Чарли! Я вас ждал.

— Где все? — спросил Диксон.

— В стационаре — все больные там, — пояснил Гётц. — Только трое в реаниматорах — и с ними несколько врачей. Мишель тоже в интенсивке, — добавил он.

— Сколько уже заболевших? — задал вопрос Беридзе.

— Я не знаю, — Гётц развёл руками. — У меня нет доступа к врачебной базе.

— Понятно, — заключил Диксон. — Сам-то как?

— Пока ничего. Надеюсь, что не успел заразиться.

Диксон кивнул в ответ и обратился к спутникам:

— Идём к Моргану.

— У меня приказ вас сопровождать, — сказал Гётц.

— Зачем? — спросил Воронов.

— Полковник опасается, что кто-нибудь может повредить ваши скафандры.

— Хорошо, — согласился Диксон. — Идём.

Гётц шёл впереди по пустым коридорам, вирусологи — за ним. Вскоре он остановился у кабинета главврача:

— Здесь. Я подожду снаружи.

Диксон кивнул в ответ, и троица вошла в раскрывшиеся двери.

Джеймс Морган встречал их, стоя перед рабочим столом:

— Рад, что вы здесь, коллеги.

— Спасибо, — кратко ответил Диксон и сразу перешёл к делу. — Какая статистика?

— Все пассажиры корабля и экипаж заболели. Это двадцать три человека. Пятеро, включая нулевого пациента, умерли. Трое — в реанимации, остальные в стационаре.

— Из местных пока никто не заболел?

— Нет. Но инкубационный период не известен, — развёл руками Морган. — Так что ждём изменений в любую минуту.

— Сколько длится сама болезнь? — спросил Воронов.

— Насколько мы можем судить, от начального проявления симптомов до летального исхода проходит около двух часов. В реаниматоре можно поддерживать чуть дольше. Но исхода это не меняет. Симптомы у всех одинаковые: острая почечная и печёночная недостаточность и молниеносная полинейропатия.

— Ясно, — сказал Диксон. — Значит так. Доктора Беридзе и Воронов сейчас отправятся в стационар. Вик, — обратился он к Воронову, — возьмите образцы крови и мазки из носоглотки у всех заболевших. У остальных — только кровь. Не надо заставлять их снимать респираторы. А я пройдусь по интенсивке. Встречаемся в холле через час. Успеете?

— Успеем, — ответил Беридзе.

— Хорошо. Идите тогда. И возьмите с собой Энди.

Беридзе и Воронов вышли, а Диксон снова обратился к Моргану:

— Мне нужны все истории болезни и результаты вскрытия умерших. Вы же их вскрывали?

— Пока только троих, — ответил Джеймс Морган.

— Хорошо. И высылайте всю новую информацию по мере поступления.

— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался главврач.

— Выделим вирус, микроскопируем, секвенируем геном, попытаемся определить гены. А там посмотрим.

— Сколько вам понадобится времени?

— Не меньше суток.

Морган присел на край стола, ссутулился и вздохнул:

— Это очень долго... Если мы инфицированы, вряд ли здесь кто-то останется к тому времени.

— Если заражение на корабле произошло сразу после старта, то сутки у нас ещё есть, — возразил Диксон. — Прямой рейс с Земли — это тридцать часов полёта. Симптомы у Алмейды проявились только в космопорте. От первого контакта с ним прошло всего пять часов. Надежда есть. Но обещать что-то невозможно. Если у вируса не будет известных антигенов или подобных известным, против которых уже есть программы для наров, то времени понадобится значительно больше. И тут уже останется надеяться только на удачу.

Джеймс Морган снова встал и распрямился:

— Хорошо, доктор Диксон, мы будем работать и надеяться. Уверен — у вас всё получится. А теперь идите — я не смею вас больше задерживать.

— Закатайте рукав — мне нужно взять кровь.

— Да, конечно.

Морган расстегнул манжет и подставил вену. Диксон наполнил пробирку, пометил её виртуальной меткой и положил в накладной карман.

— Жду от вас все данные, — сказал он на прощание. — И будем на связи.

Он повернулся и вышел в коридор. Раскрыл виртуальный план больницы, щёлкнул по отделению интенсивной терапии, и тут же в воздухе появилась зелёная стрелка, указывающая путь.

Следуя за ней, Диксон добрался до первой палаты, где в реаниматоре боролся за жизнь очередной обречённый турист с Земли. Чарльз поздоровался с врачом, взял у него и пациента пару миллилитров крови, положил пробирки в накладной карман и вышел. В следующей палате он повторил операцию и направился к третьей.

Шагнул внутрь и остановился у дверей: совсем рядом от него, у шкафа, стояла Мишель. В спецкостюме, очках и респираторе. Узнать её можно было только по имени на бейдже.

— Шелли... — позвал Чарльз.

— Чарли, — произнесла Мишель, не двигаясь с места, — я так ждала тебя. После того, как ты ушёл ночью... Не сказав ни слова... Я боялась, что ты не придёшь сюда.

Диксон подошёл к ней, взял за руки:

— Как я мог? Шелли...

Он бережно погладил её по голове, едва касаясь костюма.

— Делай своё дело, — сказала она дрогнувшим голосом.

— Да, конечно, — опомнился Диксон.

Он взял необходимые пробы, спрятал пробирки в карман.

— Скинь мне видео симптомов Алмейды и данные всех его анализов, — попросил он Мишель.

— Сейчас?

— Конечно. Пока я здесь, мы можем обмениваться информацией по Сети.

На нарезку роликов из памяти нейрокиба и отправку их Чарльзу у Мишель ушло минут двадцать. Диксон всё это время стоял у стены рядом с реаниматором и наблюдал за движениями жены. Его нейрокиб записывал, но он запоминал её и сам — ведь видео никогда не передаст тех эмоций, что дают воспоминания. Диксон смотрел на Мишель и не видел спецкостюма, не видел респиратора и очков. Он видел изящную талию жены, её стройные ноги, гибкие руки, прекрасное лицо, чуть улыбающиеся глаза и густые волосы. Он чувствовал её запах и ощущал её гладкую кожу под своими пальцами. Диксон вбивал себе в память эти минуты, выжигал их в мозге, потому что, как бы он ни верил в успех, но в глубине души понимал, что не успеет.

Наконец Мишель закончила, а в поле зрения Чарльза выскочило сообщение о получении архива. Он оторвался от стены, подошёл к жене и, не говоря ни слова, обнял.

— Я вернусь, Шелли, — тихо произнёс Диксон. — Утром. Дождись меня, прошу. Я вернусь утром.

К утру Диксон смог кое-что прояснить. Вирус имел сферическую форму и был покрыт липидной оболочкой, а геном его представлял собой линейную одноцепочечную молекулу минус-РНК с палиндромами на концах. Всё это давало возможность предварительно отнести вирус к типу Negarnaviricota царства Orthornavirae, и считать его родственным, например, вирусам Эбола или гриппа.

Но вот секвенирование генома облегчения не принесло — в нём не было ни одного гена, близкого к уже известным. Не считая, конечно, неспецифических генов, кодирующих, например, фермент полимеразу. Но это всё были частности. А в целом вирус оказался абсолютно новым. И побороть его, быстро модифицировав одну из готовых программ для нанороботов, было невозможно.

Протирая красные от тяжёлой бессонной ночи глаза, Диксон опустился в кресло и сказал дремлющему на кушетке Воронову:

— Это всё, Вик. Мы не успеем... — И не дождавшись ответа, повысил голос: — Ты слышишь меня?

— Слышу, — сонно отозвался Воронов, открыл глаза и сел. — Ноди! — вызвал он по Сети Беридзе. — Как там? Готовы праймеры?

— Да, готовы, — ответил Беридзе. — Я уже запустил тесты. Полчаса — и мы будем знать количество инфицированных в больнице.

— Прекрасно! — оживился Воронов.

— Что толку? — упавшим голосом спросил Диксон. — Вирус придётся отправлять на Землю. Пока там разберутся со структурой антигенов, пока напишут программу, протестируют на животных — пройдут месяцы. Всё зря...

Воронов промолчал — он не знал, что ответить приятелю, ведь в больнице была его жена.

И снова Диксон и Воронов в красных скафандрах шли к дезинфекционной камере. Они уже знали, что в больнице инфицированы все и что у некоторых сотрудников начали проявляться симптомы. Диксон, понимая, что не в силах что-либо исправить, рвался к Мишель, а Воронов вызвался его сопровождать.

Час назад перестал отвечать на звонки доктор Морган. Оператор Службы безопасности, наблюдая за видео с больничных камер, сообщил вирусологам, что видит на полу в коридорах несколько неподвижных тел. И что двое в спецкостюмах, поддерживая друг друга, медленно двигаются от стационара к отделению реанимации. В палатах, конечно, тоже стояли камеры, но они не были подключены к внешней Сети, и поэтому оставалось неизвестным, что там происходит.

Дверь открылась, Диксон и Воронов вошли в больничный холл. Энди Гётц сидел в кресле у стены, наклонившись вперёд и обхватив голову руками. Диксон подошёл к нему, коснулся его спины:

— Энди!

Тот замотал головой.

— Энди, — настойчиво позвал Диксон.

— Нет! — проговорил Гётц, мотая головой. — Я не пойду туда. Я никуда не пойду. Я не пойду никуда...

— Спокойно, Энди! — крикнул Диксон. — Это я — Чарли!

Гётц вскочил и оттолкнул его:

— Не трогайте меня! Я не пойду с вами! Я туда не пойду!

— Как ты себя чувствуешь? — не замечая его криков, спросил Диксон.

— Что? — осёкся Гётц.

— Как. Ты. Себя. Чувствуешь? — разделяя слова, медленно повторил Диксон.

— Не знаю... — Гётц сделал шаг в сторону, огляделся и вернулся на то же место. — Не знаю...

— Ничего не болит?

— Нет.

— Ноги-руки работают?

— Вроде да, — Гётц поднял обе руки и покрутил кистями.

— А теперь слушай: мы протестировали всех в больнице. И тебя тоже. Все заражены. Все, Энди. И ты тоже.

Гётц попятился.

— Стой-стой, Энди, — протянул к нему руку Диксон. — Ты заражён, но симптомов у тебя нет. Понимаешь? Ты пока не заболел. Хотя уже прошло много времени. Понимаешь, что это значит?

— Что? — в растерянности спросил Гётц.

— Возможно, у тебя иммунитет. И возможно, ты не заболеешь совсем.

— Как? — Гётц ещё не до конца пришёл в себя.

— Ты понял, что я сказал? У тебя может быть иммунитет.

— Да, Чарли, я понял...

— А теперь успокойся и сядь в кресло. Мы не потащим тебя в больницу, если ты не захочешь. Хотя нам бы очень понадобилась охрана — в критических ситуациях люди могут действовать необдуманно. Даже врачи. Я был бы тебе благодарен, если бы ты пошёл с нами, Энди.

Гётц потоптался на месте, ощупал кобуру и, наконец, кивнул:

— Хорошо, Чарли. Я пойду. Вас, и правда, нельзя отпускать одних.

— Отлично, — Диксон обернулся к Воронову и, улыбнувшись, чуть кивнул. — Идём к Моргану.

По пути им не встретился ни один человек — ни живой, ни мёртвый. Двери кабинета главврача раздвинулись, и Диксон с Вороновым осторожно вошли внутрь. Джеймс Морган сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. Руки на подлокотниках, глаза закрыты. Перед ним лежал пустой шприц.

Диксон развернул нимб-меню врача и раскрыл окно его жизненных показателей. Морган был мёртв.

— Самоубийство? — спросил Воронов.

— Лучший выход, — ответил Диксон.

Они вышли в коридор.

— Вик, Энди, идите в стационар, — сказал Диксон. — Осмотритесь, зафиксируйте всё. Может быть, ещё кто-то не заболел. Меня знаете, где найти.

— Хорошо, Чарли, — ответил Воронов, и они с Гётцем двинулись дальше по коридору.

В отделении интенсивной терапии было тихо. Прислонившись к стене, на полу сидел человек. Уже мёртвый.

Диксон сразу кинулся к третьей палате, где до этого виделся с Мишель. Но вместо неё застал там доктора Гроссмана. Он только что выкинул из реаниматора прямо на пол тело умершего пациента и неуклюже пытался занять его место. Левая рука безжизненно висела вдоль тела, правая нога была неестественно подвёрнута. Гроссман с трудом удерживался от падения, стонал и рычал, силясь правой рукой закинуть в реаниматор обездвиженную правую ногу. Нога каждый раз соскальзывала с края аппарата, и врачу приходилось начинать снова.

Диксон не стал смотреть, чем закончится борьба Гроссмана за лишние пару минут жизни, и бросился ко второй палате. Пусто. Ворвавшись в третью, увидел Мишель, сидевшую в углу у шкафа, прижав к груди левую ногу и обхватив её руками.

Чарльз упал на колени рядом с ней:

— Шелли, Шелли!

Мишель медленно подняла голову:

— Чарли...

Голос её был слабым, она тяжело дышала.

— Шелли, — Диксон попытался обнять жену.

Мишель потянулась к нему и соскользнула на его колени.

— Мне очень больно, Чарли, — произнесла она.

— Что мне сделать, Шелли? Что мне сделать? — вскричал Диксон.

— Поздно... — произнесла Мишель.

Она содрала с лица респиратор и очки и откинула в сторону.

— Зачем? — испугался Чарльз и тут же осознал глупость своего вопроса.

Мишель не ответила, а лишь поглядела на него затуманенным от боли взглядом. Лицо её вспотело, тяжёлые веки стремились сомкнуться.

— Он умер, Чарли... — наконец сказала она, прерывисто дыша. — Это так страшно... Я не хочу! Не хочу... так...

Диксон стянул с её головы капюшон и погладил мокрые волосы:

— Я люблю тебя, Шелли. Ты — единственная. Никого, кроме тебя, не будет. Никогда. Скажи, что мне сделать?

— Там... ящик... два... тридцать пять... сорок...

— Я понял, Шелли, понял, — Диксон переложил Мишель со своих колен на пол. — Сейчас...

Тут дверь раскрылась, и в проёме показался Воронов.

— Уйди! — заревел Диксон, вскакивая на ноги. — Уйди отсюда!

Воронов скрылся в коридоре, дверь снова закрылась. Диксон лихорадочно принялся разыскивать ящик 23540. Нашёл, выдвинул, схватил пластиковый миллилитровый флакон. «Шприцы?» — промелькнуло у него в голове. Он огляделся и выдвинул один ящик — не то. Выдвинул второй — снова не то.

— Да где эти грёбаные шприцы?! — выкрикнул он в отчаянии.

И вдруг вспомнил, что у него самого в одном из карманов скафандра лежит целая упаковка. Диксон вытащил ленту со шприцами, оторвал один, остальное бросил на пол. Судорожно вскрыл упаковку, набрал из флакона жидкость и снова опустился на колени перед Мишель. Закатал ей рукав, надел резинку и воткнул иглу в вену.

Закончив, Чарльз положил Мишель головой на свои колени, обнял и сидел, пока она не прекратила дышать.

«А ведь здесь ничем не хуже, чем в Аризоне, — думал Диксон, стоя на краю кратера. — Даже лучше...»

Сюда, к кратеру Кабеус, за шестьдесят километров от Селен-Сити, Чарльз приехал на арендованном багги. Огромный кратер диаметром около ста километров, неправильной формы, с рваными гористыми краями притягивал своей абсолютно чёрной глубиной. Диксону стоило сделать шаг — и он навсегда исчез бы во всепоглощающей тьме.

«Багги уедет к городу на автопилоте, а моё тело так и не найдут... Да и будут ли искать? Кому я нужен в этом мире?»

Он огляделся: чёрный космос, нависающий над серой, изрытой впадинами и трещинами, холмистой поверхностью Луны. Совершенный покой и тишина. Диксон задержал дыхание и через секунду услышал пульсацию своих сосудов. Пустота и одиночество. Вот что такое Луна. Пустота и одиночество. Диксон выдохнул. Зачем он здесь? Для чего? Не лучше ли окунуться в абсолютную темноту и исчезнуть навсегда?

«Ты жалкое беспомощное ничтожество! — смакуя каждое слово, проговорил в уме Диксон. — Ты не смог защитить даже свою жену! Ты абсолютно бесполезен. Ты лишний никчёмный человек. И твой единственный выход — эта чёрная бездна. Там спокойно. Там — решение проблем. Там — искупление...»

Он всмотрелся во мрак кратера. Темнота притягивала, засасывала, обволакивала...

«Давай! Давай, мать твою! Давай!..»

Диксон медленно занёс ногу над краем обрыва...

Было четыре часа дня. Нодар Беридзе и Виктор Воронов пили кофе в лабораторном офисе, когда дверь отодвинулась, и вошёл мрачный Чарльз Диксон.

— Привет, — хрипло сказал он, задержавшись у входа.

— Ты что не дома? — удивился Беридзе. — У тебя ж выходные.

— Не могу я там, — мотнул головой Диксон. — Мысли всякие в голову лезут.

— Сходи на площадь, наружу выйди — развейся, — предложил Воронов.

— Там ещё хуже, — Диксон тяжело опустился в кресло у стола и, подперев голову рукой, прикрыл глаза.

— Кофе будешь? — спросил Воронов.

— Давай.

— Офис, один двойной чёрный кофе.

Через несколько секунд Воронов поставил перед Диксоном стакан с горячим напитком. Чарльз с удовольствием сделал пару глотков. И только сейчас ощутил, как сильно хочет пить. Последние полтора часа он помнил смутно. А как оказался в багги, несущем его к городу на автопилоте, не помнил совсем. Потом снимал скафандр, плутал по каким-то коридорам и, наконец, оказался здесь.

— Как там? — спросил Диксон.

— Мы с Виком запечатали все тела и сложили в морге, — ответил Беридзе. — Завтра начнём возить в крематорий.

— Что с Энди?

— Всё в порядке, — успокоил Воронов. — Симптомов нет. Питание ему доставляют. Утром брал у него кровь — вирус никуда не делся.

— Рано ещё, — предположил Диксон. — Через пару дней иммунитет его уничтожит.

— Сегодня комиссары ВОЗ прибыли. Мы с Ноди водили их в больницу. Всё посмотрели, засняли, с Энди поговорили. Сейчас, наверное, отчёты строчат.

— И одиннадцать врачей с ними прилетели, — добавил Беридзе. — На замену нашим. Главный у них японец... как его?.. Накадзима. Морда кирпичом — сразу видно, что все у него по струнке ходить будут.

— Я слышал, больницу собираются переделывать, — сказал Воронов. — Один из комиссаров говорил. Инфекционные боксы большой вместимости сразу у входа в тоннель поставят. И противовирусных скафандров тридцать штук привезли. На всю больницу с запасом. Извлекают уроки, так сказать.

— Какой ценой только... — проговорил Диксон.

Воронов кивнул, Беридзе вздохнул.

Тут раскрылась дверь, и в офис вошёл директор лабораторного блока, доктор Берглунд — мощный мужчина с окладистой бородой.

— Доктор Диксон? — с порога удивился он. — Не ожидал вас застать.

— Мне здесь лучше, — ответил Чарльз.

— Хорошо. Но имейте в виду, что у вас неделя выходная. В любой момент можете уйти и не появляться до следующего понедельника.

— Я понимаю.

— Отлично! Дело вот в чём, коллеги, — начал Берглунд, поглаживая густую бороду. — Комиссия отправляет Эндрю Гётца на Землю. Сейчас на корабле оборудуют для него специальный отсек. В три дня обещают уложиться. Рейс будет прямой, без пересадки на МКС, из соображений безопасности. Гётца будет сопровождать один из комиссаров. И очень просили послать кого-нибудь из вас. Так что...

— Я могу полететь, — вызвался Диксон.

— Исключено, — ответил Берглунд.

— Я не могу здесь, — настаивал Чарльз. — Мне очень трудно сейчас в городе. Перемена обстановки поможет.

— Исключено, — повторил директор. — Вы не в том состоянии, Диксон, чтобы брать ответственность за такого рода пациента. А посылать с вами для подстраховки кого-то ещё не вижу смысла. Кто из вас, коллеги, решится?.. Вижу, энтузиазма нет. Тогда так — полетит доктор Беридзе.

Нодар Беридзе попытался воспротивиться, но Берглунд перебил его:

— Поздно, доктор, поздно. Полетите вы. Это ненадолго — дня три-четыре. Максимум неделя. Вернётесь и продолжите свою работу. Ничего страшного. Потом ещё спасибо скажете.

— Спасибо, — съязвил Беридзе.

— Всегда пожалуйста, — ответил Берглунд. — Ну, готовьтесь, коллеги — завтра у вас тяжёлый день. Можете прямо сейчас расходиться по домам и отдыхать.

Берглунд попрощался и вышел из офиса.

Утром пятницы двадцать восьмого августа 2116 года Диксон, быстро перекусив овсянкой, направился к шлюзу у больницы. Там уже ждали комиссары Всемирной организации здравоохранения, Берглунд и Воронов. Виктор был в красном противовирусном скафандре с откинутым на спину шлемом.

— Доктор Диксон! — издалека увидев Чарльза, крикнул Берглунд. — Вы Беридзе не видели?

— Нет. А что случилось?

— Не могу до него дозвониться, — посетовал Берглунд. — И дома его нет. Я уже в СБ сообщил — может, они его по сигналу нейрокиба отыщут.

— Я здесь стою, парюсь в скафандре, — возмутился Воронов, — а он шляется где-то! Спрятался что ли? Лететь не хочет? Да, я тоже не хочу. Но это же не оправдание. Поручили — выполняй. Не понимаю!

Берглунд отошёл в сторону — ему позвонили из Службы безопасности. Диксон и Воронов молча в напряжении ждали окончания разговора.

— Значит так, — подошёл к ним Берглунд с растерянным видом. — У Беридзе что-то с нейрокибом — сигнала нет. Сейчас отправили дроны прочесать радиус в сто километров вокруг города, но не знаю, не знаю... Подождём ещё час. Кофе?

Но и через час Нодара Беридзе не нашли.

— Это очень странно, — прокомментировал Берглунд. — Но тем не менее... Ситуация меняется — придётся лететь вам, доктор Воронов.

— Почему он? — спросил Диксон. — Я настаиваю на своей кандидатуре. Мне нужно улететь отсюда на время. Да и с Энди мы приятели — ему спокойнее будет.

— Нет, — ответил директор.

— Я не понимаю вашего упорства, доктор Берглунд. Я идеально подхожу.

Берглунд приобнял левой рукой Диксона и, отведя его в сторону, сказал не громко:

— Понимаете, коллега, я не могу позволить себе лишиться лучшего сотрудника на неопределённый срок. Не хочу обижать доктора Воронова, но вы — лучший сотрудник. Вы мне очень нужны здесь — надо дезинфицировать больницу, взять сотни проб, провести кучу тестов. Я могу доверить это только вам, доктор Диксон. Не обижайтесь. Это правда.

— Давайте я хоть помогу Воронову отвезти Гётца на корабль, — предложил Чарльз.

— Нет, не нужно, — похлопал его по плечу Берглунд. — У вас выходные. Идите отдыхайте. А работать будем мы — я сейчас надену скафандр и сам пойду в больницу.

— Мне хотелось бы попрощаться с Энди.

— Зайдите в офис СБ — может быть, они отроют вам канал связи на несколько минут.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы Диксон.

Он попрощался с Виктором и отправился в Службу безопасности. Подписав соглашение о нераспространении любой информации, полученной от Гётца, Диксон поговорил с приятелем по аудиосвязи, приободрил его и пожелал мягкой посадки.

Вернувшись домой, Чарльз опустился в кресло у стола и вслушался в тишину. Всё здесь напоминало о Шелли: её кружка на столе, халат, так и висящий на спинке соседнего кресла с того самого утра... Почему он до сих пор не убрал его? Может быть, потому, что каждый день надеется увидеть, как Шелли вот-вот выйдет из ванной и наденет его? Или потому, что не хочет отпускать её из своей жизни? Но ведь этот самый халат и другие вещи Шелли, на которые он постоянно натыкается в квартире, приносят ему лишь боль. Ведь тогда, после её смерти, он всю ночь просидел в кресле с этим халатом, обнимал его, вдыхал запах жены и рыдал, рыдал дико, по-звериному. Да и сейчас еле сдерживал слёзы при одном его виде.

Так больше не могло продолжаться. Это тупик. Оставаться здесь — значит, погружаться всё глубже в прошлое, в переживания, в то, чего нет и уже не будет никогда. Так нельзя. Но и убрать халат с кресла невозможно. Невообразимо! Остаётся только уйти самому. Куда? На Землю? На Марс? Куда угодно, лишь бы отсюда, с проклятой Луны!

«Всё равно я улечу! — твёрдо пообещал себе Диксон. — Не на Землю, так к самому дьяволу!»