Данила распахнул спортивную сумку и начал выкладывать на стол перед Саввой оружие и боеприпасы:
— Вот — смотри! Четыре пистолета-пулемёта ПП-2020 и 8 магазинов. Есть, с чем начинать. А это — спецом для тебя, — он протянул другу «макарова». — Держи. И два магазина.
— Зачем мне? — удивился Васильев. — Я в налётах участвовать не собираюсь.
— На всякий пожарный, — усмехнулся Гусельников. — Пригодится.
— Чтобы тоже кого-нибудь на тот свет отправить? Как вы?
— Опять ты! — развёл руками Данила. — Ну сколько можно нотации читать? За обедом уже наслушались.
— Я и не начинал ещё.
Потап фыркнул, вышел в соседнюю комнату и, плюхнувшись в кресло, уткнулся в смартфон.
— Надо было тебе вообще не говорить, — вздохнул Гусельников. — Думаешь, охота слушать твоё христианское занудство? Когда ты уже с религией своей закончишь резину тянуть?
— Моя вера — это моё личное дело. Она никак не мешает нашему общему. И никак не влияет на оценку ваших с Потапом поступков. Это общечеловеческие ценности: никто не в праве отбирать чужую жизнь просто потому, что так захотелось.
— Да кому хотелось-то? — крикнул из другой комнаты Потап.
— Вы убили ни в чём не повинного инкассатора.
— Да говорил я тебе, — Данила хлопнул ладонью по столу, — никто не знал, что он там будет. Он бы нас перестрелял всех, если б мы первые не успели.
— И перестрелял бы. А почему? Потому что вы их, б.., грабили! Вы. Грабили. Инкассаторов. Не попов, не пэдэшников...
— Другого выхода не было! Зато теперь у нас есть оружие и паспорта чистые православные.
— Зато теперь вы крепко повязаны с этими чоповцами. И когда Матвею твоему будет нужно, он вас прижмёт и заставит делать то, что захочет. А вы будете перед ним ползать на коленочках и просить не сдавать вас полицаям.
— Бред! — Данила пересёк комнату и остановился у окна. — Им на хрен не надо... А вообще это мы ещё посмотрим, кто перед кем будет на коленках ползать.
— Ну смотри, — Савва встал из-за стола, не прикоснувшись к пистолету, схватил куртку и вышел на улицу.
Смеркалось. За Доном красное солнце опускалось в облака над холмами. Васильев застегнул куртку, сел в кресло на крыльце и закрыл глаза — хотелось попытаться успокоиться.
Скрипнула дверь. Кто-то встал за креслом и несколько минут молчал, не решаясь начать разговор.
— Я уже две ночи не сплю, — тихо произнёс Данила. — Две грёбаные ночи! Сегодня снотворное собрался пить. Понимаешь, вроде бы я и не приглядывался, а, оказывается, помню всё до мелочей: и лицо его, и как пули в него вошли, и как он руками взмахнул... Б.., как же трудно!..
— А Потап?
— А что Потап? Тоже, видать, мучается — ходит ночами на улицу, по утрам как сомнамбула с красными глазами. Да ты видишь ведь — я сам такой же, наверное. Только мы как идиоты друг другу не признаёмся. Но оба всё понимаем. Чёрт! Неужели со всеми так в первый раз? Как долго это будет продолжаться?..
— Время лечит, Данил. Вам надо чем-то забить голову. Или заняться физической работой какой, чтобы к ночи с ног валиться. Паспорта у вас есть — поезжайте в город, устройтесь куда-нибудь на стройку. Увидишь, как быстро всё пройдёт. А я помолюсь за тебя.
— К чему? — удивился Гусельников. — Молитвы эти. Мы всё-таки боремся с религией, а ты... Как у тебя всё в голове совмещается?
— Это вы боретесь с религией. А я борюсь с её неверной трактовкой и неверным применением. С православным тоталитаризмом, если угодно. Понимаешь?
Данила не ответил.
— Я помолюсь за тебя, — снова пообещал Васильев.
— Спасибо, — Гусельников положил ладонь на плечо друга и легонько сжал. — Спасибо.
Утром, когда Савва уехал в Воронеж, Данила заглянул в сумку с оружием: «макарова» и магазинов к нему не было.