Июль 2043 года. Россия, Воронеж. Крым, Ялта



Вас может заинтересовать:


С самого утра солнце жарило нещадно, и выход из дома на улицу был сродни подвигу пожарных при эвакуации потерпевших из горящего дома. Люди, обливаясь потом и, с трудом переставляя ноги, медленно тащились по своим делам, принимая за подарок судьбы любой теневой участок тротуара.

Савва, проклиная «пробки», въехал на своём «Рено» во двор Кати Пантелеевой, которая уже давно ждала его у подъезда с чемоданом.

— Мы так совсем опоздаем! — бросила Катя, усаживаясь на переднее сидение, пока Савва укладывал вещи в багажник.

— Ну, значит, останешься дома, — улыбнулся Васильев.

— Ах, так ты поэтому не торопишься?!

— Разумеется. Охота мне два месяца здесь без тебя?

— Так приезжай.

— Кто б подарил пару сотен, чтоб квартиру в Ялте снять?!

— Ну, смотри.

— Я и смотрю...

Савва нажал на газ, и автомобиль покатился к домовой арке.



На «Воронеж-III» приехали за десять минут до отхода поезда. Выпрыгнув из салона в полуденное пекло, Савва схватил чемодан и бросился вслед уже скрывшейся за раздвижными дверьми вокзала Катей. Он нагнал её на эскалаторе подземного перехода к перронам.

— Не бойся, — крикнул, — без нас не уедет!

Проводница уже стояла в вагоне и ждала опоздавших. Савва сунул ей билет, быстро занёс вещи в купе и снова вышел на перрон к Кате:

— Всё — чемодан на месте. — Он посмотрел на часы: — Две минуты осталось.

— Ты не грусти, — взяла его за руку Пантелеева. — Два месяца — это не так долго. Быстро пролетят. Ты же понимаешь, что я не могу здесь. Во время учёбы приходилось, а сейчас...

— Я понимаю. Просто...

— Всё, я пошла — сейчас поедет.

Катя чуть дёрнула Савву за руку, а когда он взглянул ей в глаза, быстро приблизилась и поцеловала его в губы.

— Пока, — бросила Пантелеева и исчезла в вагоне.

У Васильева всё внутри сжалось в плотный комок — это был их первый поцелуй. Ну почему она не задержалась хотя бы ещё на пару секунд? Всего на мгновение? Хотя бы один взгляд, одно слово... Ещё один поцелуй... Горячая волна прошла по телу, Савва бросился вдоль вагона и стал высматривать сквозь стёкла Катю. Вот она — у открытого окна. Васильев поднял руку и коснулся протянутой к нему кисти: слов было не нужно — их пальцы всё сказали друг другу сами. Поезд тронулся. Савва сделал несколько шагов, не отпуская Катю, стараясь запомнить гладкость её кожи, её прикосновение. Потом разжал пальцы, остановился и ещё долго смотрел вслед удаляющемуся составу.



В плацкартном вагоне «Воронеж-Симферополь» было шумно. Конец июля ничуть не отличался от его начала: те же жара и духота, отчего тучные пассажиры охали и обливались потом, а дети неутомимо орали, вызывая у соседей головную боль и депрессию.

Савва лежал на верхней боковой и смотрел в окно на волны Керченского пролива, по мосту через который они сейчас проезжали. Стучали колёса, вагон мерно покачивало, и в этой изнуряющей жаре хотелось лежать и дальше, двигаясь как можно меньше.

Скоро он будет в Ялте, а уже вечером увидит Катю. Сколько времени прошло? Больше двух недель, кажется. Хотя они почти каждый день разговаривали в «Скайпе», встречи Савва ждал больше всего на свете. Он готов был пешком идти в Ялту, лишь бы прикоснуться к своей Кате. Просто прикоснуться, хоть разок...

Всё это время с момента их расставания на вокзале Савва работал на стройке в посёлке Придонском. К концу второй недели осунулся и похудел, но смог накопить денег на два плацкартных билета. Оставшуюся сумму дал отец, однако её едва хватало на три дня проживания в отдельной квартире у Чёрного моря, хотя Васильев всё-таки не терял надежды найти что-нибудь подешевле на более долгий срок, уже оказавшись в Ялте.

В Симферополе Савва сел на автобус, который за час с небольшим домчал его до автовокзала Ялты. Выйдя под палящее солнце, он вместе с другими пассажирами сразу же столкнулся с группой мужчин и женщин разного возраста, предлагающих квартиры и комнаты. Однако торопиться Савва не стал, а, отойдя в сторонку, решил немного оглядеться.

Вокруг туда-сюда сновали отдыхающие с сумками и чемоданами, их встречали и провожали, торговцы экскурсиями зазывали к себе в палатки, местные жители предлагали всем жильё. Рычали автобусы и проезжающие мимо автомобили, женский голос громко и невнятно объявлял посадку на какой-то рейс.

Оглядывая привокзальную площадь, Васильев не сразу осознал, что скользнул взглядом по знакомому силуэту. Присмотревшись, он увидел в тени стеклянной громады автовокзала у одного из киосков Катю в лёгком цветном сарафане, которая пристально смотрела на своего друга и, видимо, ждала, когда тот её заметит.

Савва подхватил с земли сумку, улыбнулся и, помахав Кате, поспешил к ней. Встретившись на полпути, они обнялись, но когда Савва захотел поцеловать подругу, та уткнулась лицом в его плечо, а затем отстранилась и потянула его за руку:

— Пойдём — я тебе уже квартиру нашла.

— Квартиру? — засомневался Васильев. — Это дорого, наверное. Я-то на комнату рассчитывал. Сколько за сутки?

Катя ответила.

— Это ведь всего на четыре дня! — воскликнул Савва. — Я лучше найду комнату. Зачем мне целая квартира?

Тут Пантелеева остановилась, повернулась к Васильеву и так сурово на него посмотрела, что тому ничего не оставалось, как заткнуться и молча следовать за подругой.

Они долго шли вдоль реки по Киевской улице пока не свернули на Карла Маркса в двух шагах от набережной и остановились у дома с металлической лестницей на второй этаж.

— Вот здесь ты будешь жить, — сообщила Катя. — Наверху. А я — в соседнем доме. Пошли.

Квартирка оказалась маленькой, но чистой. Кухни не было, а мойка и плита стояли в коридоре недалеко от входной двери. В комнате — двуспальная кровать, стол, тумбочка и телевизор с кондиционером, закреплённые друг под другом на стене.

— Ну как? — улыбнулась Пантелеева, сев на кровать. — Нравится?

— Ещё бы! — присел рядом Васильев. — А деньги-то кому отдавать?

— Мне. Это квартира подружки моей тёти. Я ей передам. У тебя билет обратный есть?

— Конечно. Я планировал здесь пять дней провести в комнатёнке какой-нибудь. А теперь что — на вокзале ночевать перед отъездом?

— Я с этим разберусь — не беспокойся, — махнула рукой Катя. — Валечка, подруга тётина, — очень отзывчивый человек. Неужто не разрешит денёк бесплатно пожить, если уж деваться некуда?!

— Хорошо бы... А тётя знает, что я приехал? Как она вообще к этому отнеслась?

— Она в контрах с мамашей моей. Потому и одобряет всё, что той бы встало поперёк горла. Жила б в Воронеже, точно бы на митингах антиправославных пропадала. — Катя блаженно вздохнула: — Здесь вообще красота: никаких тебе дружинников, никакой пропаганды. Полуостров свободы от религии! Думаю, потому, что в Крыму много татар живёт. Не с руки тут властям поддерживать радикалов православных.

— Это, наверное, неплохо. Учитывая то, как ведут себя всякие коржаковы у нас дома. — Савва лукаво улыбнулся: — Полуостров свободы, говоришь?

Он придвинулся поближе к Кате и наклонился, чтобы поцеловать.

— Э! — строго одёрнула она Васильева и встала с кровати. — Что это ты делаешь? Пошли гулять лучше: покажу тебе город.



Четыре дня пролетели незаметно. Хозяйка квартиры, как и предполагала Катя, оказалась интеллигентной и мягкой женщиной, вошла в положение Саввы и разрешила ему пожить бесплатно до отъезда.

Хотя они были вместе целыми днями, Савве так и не представился случай остаться с Катей наедине: постоянно находилась некая причина, что заставляла их либо быть среди людей, либо расставаться. У него кружилась голова и разбегались мысли, когда они с Катей прогуливались, взявшись за руки, по вечерней набережной мимо живых статуй и музыкантов в экзотических нарядах, или когда он обнимал её на скамейке в ботаническом саду среди голубых и кремовых роз, но с самого первого дня Савва чувствовал какую-то напряжённость в их с Катей отношениях, её странную холодность и сдержанность, что окутывали будто прозрачная эластичная оболочка, позволявшая двигаться, говорить и держаться за руки, но мешающая полноценному контакту.

Савва ощущал этот барьер и в Алупке, где прятались от жары в тенистом парке с лебедиными прудами и осматривали необычный дворец, северная часть которого выполнена в мрачном готическом стиле, а южная, обращённая к морю, в восточном — с арабскими орнаментами и вязью над центральным порталом. И даже в Ялтинском зоопарке, где общение с животными на первый взгляд сблизило Катю с Саввой более прежнего. Они вместе кормили яблоками медведя, трепали по загривку верблюдов и угощали бананами шимпанзе через прутья решётки. Кто-то умудрился протиснуть в клетку бутылку газировки, и один шимпанзе, схватив её, забрался на полку внутри клетки, заправски отвернул крышку и выпил содержимое, сжимая и скручивая бутылку ради последних капель. Такое поведение примата вызвало бурную радость среди зрителей и, казалось бы, разрушило барьер между Саввой и его подругой. Он обнял её, ощущая приятное тепло её тела, и так они наблюдали за шимпанзе, смеялись и комментировали их действия.

Но по возвращении в город всё снова встало на свои места: Катя стала задумчивой и отстранённой. И как изменить эту ситуацию Савва не знал.



Вечером накануне отъезда Васильев купил большую пиццу с курицей и ананасами и бутылку красного массандровского «Бастардо» — он хотел в этот последний ялтинский день наконец-то разобраться в их с Пантелеевой отношениях и расставить все точки на «i».

Катя пришла в том самом сарафане, в котором встречала Савву на автовокзале. Она была немного напряжена, но глаза её лукаво и завораживающе блестели, и Савва понял, что и Катя ждёт многого от этого вечера.

Под приятную электронную музыку они выпили вина, поели, поболтали ни о чём. Васильев налил ещё и, пересев из кресла на кровать рядом с Пантелеевой, протянул ей бокал:

— Выпьем за нас, за наши отношения. За то, чтобы в сентябре, когда ты вернёшься, между нами всё было по-прежнему.

Катя отпила глоток и поставила бокал на стол.

— Савва...

— Подожди, — перебил он, тоже избавившись от бокала. — Все эти пять дней я не понимал, что происходит, я чувствовал, что с тобой что-то не так. Я думал, может быть, я себя как-то не так веду. Не знаю. И вот сегодня последний день, а я так ничего и не понял. — Савва сжал катину ладонь в своих: — Расскажи, что с тобой.

— Мне трудно это всё сформулировать... Я не смогу, наверное, объяснить. Я приняла решение, но не окончательно. Я пока сомневаюсь...

— Какое решение?

— Не спрашивай. Я не могу сказать, понимаешь? Пока всё не будет так, как должно...

Савва придвинулся и обнял Катю:

— Я... Я люблю тебя. Мне тяжело видеть, как ты постоянно где-то не со мной. Катя, я люблю тебя.

Он поцеловал её в шею и чуть прикусил мочку уха с янтарной серёжкой в ней.

— Подожди, Савва...

— Что? — прошептал он ей на ухо.

— Ты ничего не забыл?

— О чём ты?

— Как на всё это смотрят Святые отцы?

Савва отстранился и выпустил Катю из объятий.

— Обязательно вспоминать об этом сейчас?

— Именно сейчас. Как раз самый момент.

— Спасибо, — с досадой бросил Савва. — Момент удачней некуда.

Катя пристально посмотрела ему в глаза:

— И вот поэтому мы с тобой продолжим разговор в Воронеже. Когда я вернусь. То есть в сентябре.

— Даже так! Но почему?

— А ты подумай до осени. Потом поговорим и увидим, понял ли ты причину. — Катя встала и, улыбнувшись, взяла Савву за руку: — Всё. Пойдём к морю.

Пока они шли в вечернем сумраке к набережной, у Кати по щекам ручейками текли слёзы. Но Савва их так и не заметил.