Был прекрасный солнечный майский день. Савва сидел на скамейке во внутреннем дворе главного корпуса ЦЕФУ и читал недавно купленную книгу Ивлина Во «Незабвенная».
— Что читаешь? — раздалось рядом, и на скамейку плюхнулся Андрей. Он повернул обложку книги к себе, прочитал название и присвистнул: — Откуда такие интересы? А, ясно — Данилка, небось, подсунул.
— Как поживаешь? — проигнорировал вопрос Савва.
— Да неплохо. Жизнь идёт. Весна, настроение там... Ты вот что: в этом году день рождения не отмечал что-ли? Неделя уж никак прошла. Или, может, меня не захотел приглашать?
— Я не отмечал, — закрыл книгу Васильев. — Не юбилей чай.
— Понятно. Дарвин как? Здравствует? Продолжает совращать молодые неокрепшие умы?
— Слушай, — не выдержал Савва, — ты чего от меня хочешь?
— Чтоб ты хренью этой, наконец, перестал себе голову забивать! Ты мне не кто-то там на лавочке пришёл посидеть. Мы с первых классов вместе, я за твоё будущее отвечаю, в некотором смысле.
— Это каким же образом на тебя такая ответственность-то свалилась?
— Самым обычным. Кто б тебя малахольного из всяких передряг вытаскивал? Кто за тебя всегда горой вставал? Кто на баскетбол, в конце концов, заставил ходить?
— А надо было? Вон в одном матче косяков напорол, во втором вообще в запасе просидел. Кому оно?
— А подумай. Не играй ты в баскет, кем бы ты был? Сереньким отличничком, сидящим в уголочке? Тебя ж тянуть всегда надо было из этого «болота» тухлого.
— Я вот не понимаю — тебя просил кто-нибудь?! Может, мне так лучше было бы?
— Конечно, лучше! Кто ж спорит? Только настоящего мужика из тебя б не вышло. А я к тебе определённые дружеские чувства испытывал, переживал. Хотел, чтоб мы вместе всегда. Как братья, понимаешь? А теперь ты этой эволюцией себе мозги пудришь. Хочешь изгоем стать? Зачем учишься тогда? Дворником работать образования не надо.
— Я уж сам как-нибудь разберусь, хорошо? Это моя жизнь.
— Хрен там! Ты заблудился, и моё дело — тебя из этого леса вывести.
— Это тебе только кажется. Ты, как заколдованный, всё вперёд прёшь, шею повернуть не можешь. Попробуй — лес не так плох.
— Мне дорога нужна, ясно различимая. Я не намерен от дерева к дереву шататься. И тебе не советую.
— Ну и иди! Своей дорогой. А я уж как-нибудь сам...
Андрей посидел с минуту, смотря перед собой невидящим взглядом и собираясь с мыслями, а после повернулся к Савве и хлопнул того по плечу:
— Ладно, давай конкретно поговорим. С примерами. Идёт?
— Ну, попробуй.
— Сейчас я быстро твоей эволюции хребет сломаю! — обрадовался Коржаков. — Вот помнишь, ты говорил, что бог собственноручно не создавал ничего, а только приказывал: воде — рыб произвести, суше — животных и т.д.? Это ж самое настоящее самозарождение жизни по теории... как там его?.. Опарина, кажется!
— Но не совсем ведь: бог всё-таки поучаствовал в процессе.
— Приказом-то?! Великó участие! Не-ет, Савка. Он сказал, а в воде потихонечку молекулы собираться стали сначала в клетки, потом в организмы. Ты мне именно так говорил.
— Но если б не воля бога, ничего бы не возникло!
— Он дал разрешение — процесс и пошёл. Так вот к чему я веду-то. Даже имея божественное разрешение, вода никак не могла из атомов и молекул составить клетку. Это просто невозможно без личного участия бога. Я весь интернет облазил и даже в библиотеке сидел: ни один эксперимент по самозарождению не увенчался успехом. Ни один!
— У них просто не было божественного разрешения. Наивно же думать, что без воли божьей что-то само зародится!
— То есть ты воспринимаешь слова бога как некое магическое заклинание?
— Вроде того. Он сказал — и первичный бульон приобрёл определённые свойства. А когда жизнь зародилась, свойства эти утратились. Чего ж проще?!
— Хитрó! И нашим, и вашим, значит? Не люблю я компромиссы в таких вещах!
— Это не просто компромисс, Андрей. Это всего лишь здравый смысл.
— Мой здравый смысл почему-то говорит, что нельзя усидеть на двух стульях разом. В конце концов, ты полностью переместишься на один из них. И хотелось бы, чтобы это был стул на моей стороне.
— Нет никаких двух стульев. Есть один — новый. На котором мне на удивление комфортно сидеть. Хотя многие и пытаются переманить на свою сторону: кто про собственноручно проведённое богом творение рассказывает, кто про самозарождение. Пора понять, что мне ни то, ни другое не интересно просто. Я не вижу реального смысла в обеих позициях. Они элементарной критики не выдерживают. В отличие от моей.
— Молодец, Савка! — хлопнул его по плечу Коржаков. — Уважаю, когда человек твёрдо стоит на своём. Всё-таки мои труды даром не пропали — становишься мужиком. Но ты смотри, не поддавайся данилкам всяким. Если начнут вещать о самозарождении — вот тебе контраргумент: кирпичи.
— Кирпичи? — удивлённо повёл бровями Васильев.
— Ага. Что, не слышал никогда о теории самозарождения кирпичей? Ну тогда слушай. Вот твои дарвинисты говорят, что жизнь началась со случайно возникшей клетки, так? А возникла она из различных химических веществ. И теперь представь каменную пустыню, посреди которой лежит кусок глины. Прошли дожди, пожарило солнышко, глина размокла, а затем сформовалась в кирпич. Сама, под действием природных факторов. Это, как ты понимаешь, аналог какого-нибудь белка. И вот кирпич-белок лежит годами, сотнями лет — ждёт, пока образуются другие кирпичи и соберутся вокруг этого первого. Потом вдруг налетает буря, смерч или что там ещё, и кирпичи складываются в дом. Само собой, скрепляются они цементом, также возникшим естественным путём. И арматура из железной руды появилась самостоятельно, проросла из земли как травка. И стекло для окон — из кремния выплавилось, и электропровода — из меди. Ведь всё, что нужно — есть в почве. А потом пошло-поехало — выстроился целый город с домами, мостами, дорогами, метро. Вот тебе и клетка со всеми её «фабриками», «транспортными системами» и «информационным центром». А вот теперь ответь мне: не абсурд ли это?
— Ты ещё спрашиваешь?!
— То-то и оно! Самозарождение органики из неорганики — совершеннейший абсурд. Вот в следующий раз своим дарвинистам расскажи про кирпичи: пусть попробуют опровергнуть.
— Да, об этом стоит сказать...
— Итак, что мы имеем? — подытожил Андрей. — Гипотезу о самозарождении и теорию эволюции. Самозарождение — бред, как мы уже поняли. Но в теорию Дарвина ты всё ещё веришь. А подумай, как могут эволюционисты быть правы в одном и неправы в другом? Скорее, они неправы во всём, ведь эти кирпичи просто разбивают их теорию вдребезги. Или я не прав?
— Ты не прав. Никогда такого не было, чтобы из-за одной неверной гипотезы признавали неверными и другие гипотезы тех же авторов, не сильно связанные с первой. Никаких оснований для этого нет.
— Ой, только не надо усложнять. Философ, блин! Что ты их защищаешь постоянно? На тебя столько аргументов уже вывалили, а ты всё своё гнёшь. Эволюция, эволюция... Нет, есть в тебе какая-то червоточинка. Теряешь веру, Савка. Опомнись!
— Ничего я не теряю. Отец Димитрий вот...
— Знаешь, подозрительный он, твой отец Димитрий: вроде православный, однако люди после разговора с ним начинают об эволюции задумываться, а потом — бац! — и вот тебе готовый атеист! Я б на твоём месте поостерёгся с ним дальше общаться — мало ли что? И вообще, возвращайся к истокам — к нашему привычному православию, как все нормальные люди. Мой тебе совет.
— У нас опять разговор по кругу пошёл, не заметил? Ты меня переубедить не сможешь, Андрей. В свою очередь я посоветую тебе открыть глаза и пошевелить мозгами.
— Чтоб как ты? Отступить от веры изначальной? Нет уж, отступником я никогда не был и не буду.
— Помнишь того парня зимней ночью? Он назвал нас рабами. Так вот ты, Андрей, и есть раб. Раб крестов и золотых риз. А я таким быть не хочу. Буду сам всё обдумывать и делать выводы. Без указаний ваших.
— Ну смотри, Савка, — сжал губы Андрей. — Смотри. Отступником решил назваться? Им и будешь. Дело твоё, — он повернулся и зашагал ко входу в здание.
В ответ Васильев только яростно стиснул зубы и сжал в руке книгу.
Тёплый с лёгким ветерком подвечер располагал к лености и неторопливым раздумьям. В такое время совершенно не хочется залезать в автобус и трястись до дома в душной запечатанной коробке. И естественно, Савва сразу же отбросил все мысли об общественном транспорте, решив пройти несколько остановок пешком.
В бунинском сквере близ университета стригли газоны. Запах свежескошенной травы и особенный уют послеобеденного времени пробуждал воспоминания. Все летние месяцы своего детства Савва проводил в деревне на берегу Дона, и сейчас перед ним проносились картинки именно тех беззаботных дней. Вот ему шесть лет, соседи только что привезли целый стог сухой травы для коровы и разгрузили на улице у изгороди. Как можно было удержаться от желания порезвиться в душистом сене?! И Савва со своим приятелем — местным мальчишкой на год младше — тут же бросились штурмовать эту мягкую гору. А очутившись на вершине, затеяли борьбу до того, пока один из них не окажется «на лопатках». Так продолжалось около часа, и ничего в мире не было приятнее для Саввы, чем эта возня на сене. Приятели могли бы кувыркаться в стогу бесконечно, если бы вскоре их не позвали обедать. Но запах сена, восторг от игры, чувство победы, когда противник повержен на спину, навсегда остались в памяти Саввы как один из лучших моментов детства.
Подул ветерок, и картинки рассеялись, растворились в вязком воздухе, оставив чувство лёгкости и необычайной свободы. Свободы от обязательств, условностей и предрассудков, появившихся за то десятилетие, что отделяло Савву от детства. Разве он не может и сейчас поступить так, как хочет, сделать то, к чему призывает не разум, а чувства? Разве не свободен он в своих решениях? И не он ли один в ответе за то, что совершит?
Савва остановился и, достав телефон, позвонил Даниле.
Масловка — район Воронежа, расположенный на самом юге левобережной части города, — вечерами была окутана тишиной, спокойствием и непроглядной густой темнотой. Лишь луна, изредка выглядывавшая из-за облаков, бросала на землю тусклые лучи отражённого света, побуждавшие дворовых собак к ночному пению. Бывшее село было названо в честь воронежского губернатора 18 века — генерал-поручика Алексея Михайловича Маслова, содержавшего там имение. В истории он остался как составитель описания Воронежской губернии, а также как человек, сыгравший не последнюю роль в строительстве Азовской военной флотилии в 1769-1771 годах. Однако Алексей Михайлович не мог и догадываться тогда, что триста лет спустя и даже позже в его селе будут происходить события, имеющие огромное значение не только для Воронежа, но и для всей России.
Около девяти вечера Савва вышел на автобусной остановке посреди Масловки и ещё некоторое время бродил по окрестным улицам, пока не нашёл нужный дом за тёмным дощатым забором. Домик был маленький с невысокой мансардой крытой металлочерепицей. Нащупав у калитки звонок, Савва нажал кнопку. Вскоре где-то за забором громыхнула металлическая дверь, калитка приоткрылась и чья-то тень поинтересовалась, что надо гостю. Васильев назвал себя и упомянул Данилу.
— Заходи, — ответила тень и отворила калитку.
Войдя в освещённую прихожую, Савва смог рассмотреть того, кто его впустил. Им оказался высокий бородатый парень с бритой головой и кольцом в правой ноздре.
— Ну что стоишь? — спросил бородач. — Заходи. Гусляр! — крикнул он куда-то вглубь дома. — Твой пришёл.
«Гусляр? — удивился Савва. — Данила что-ли?» В этот момент в прихожей появился Гусельников:
— Савка! Давай, пошли.
Они вошли в тускло освещённую комнату с невысоким журнальным столиком перед большим угловым диваном, простоявшим тут не один десяток лет: потёртая коричневая в клетку ткань местами растрепалась, и на подлокотнике из-под неё уже выглядывал уголок фанерного скелета. У противоположной стены — комплект старой мебели из нескольких шкафов, под окном — письменный стол. Расположившись на диване и нескольких стульях, разговаривали около десятка человек. На столике в беспорядке стояли большой заварочный чайник и разнокалиберные кружки вокруг раскрытых пачек печенья.
На Савву не сразу обратили внимание. Только когда Данила его представил, разговоры прекратились, а сидевший на подоконнике парень воскликнул:
— Васильев? Ты что ли?
И только когда он вышел на свет, Савва узнал Михаила Гущина — своего одноклассника, которому часто доставалось от Коржакова.
— Ну, здорóво! — протянул тот руку Васильеву. — Обращать нас пришёл? Данил, ты его зачем притащил? На проповеди потянуло?
— Да ладно тебе, Мишка! — махнул Гусельников. — Всё наоборот — я хотел, чтобы мы обсудили вопросы, на которые Савва сейчас ищет ответы, — он бросил взгляд на товарища и оговорился: — Ну, и те, на которые, как ему кажется, он ответы уже знает. Вообще, вы давно с верующими дискутировали без того, чтобы друг другу по морде надавать? То-то! Сегодня есть такой повод: Савва не фанатик и с пеной у рта бросаться на вас не будет. Надеюсь, что сегодня мы все проведём вечер интересно и с пользой.
— Садись к столу, Савва, — положив ладонь на его плечо, сказал давешний бородач. — Наливай себе чаю, отдыхай. Меня Потапом кличут, если что.
— Это его дом, — шепнул товарищу Данила.
Сидевшие на диване подвинулись, освободив Савве место. Кто-то уже налил чай в пустую кружку и подал гостю.
— Ну и какие же вопросы волнуют нашего начинающего биолога? — басом спросил грузный парень неопределённого возраста, еле помещающийся на одном из стульев. — Можешь не отвечать. Самый главный вопрос — это существование бога. Так ведь? Можешь не отвечать. Знаю, что так. Какой имеем базис для дискуссии? Ты веришь в бога, мы — нет. А поскольку в соответствии с научным методом познания доказательства должны приводиться в обоснование каких-либо утверждений, а не отрицаний, то нам было бы интересно выслушать твои доводы в пользу существования бога. Если, конечно, ты пришёл сюда общаться, а не просто с чашечкой чая посидеть.
— Да, конечно, — ответил Савва, — я пришёл не просто так. Мне интересно мнение и точки зрения не только одного-двух человек, авторов книг и статей. И мне хотелось бы узнать, есть ли какие-то ошибки в моих представлениях или наоборот — в представлениях ваших. Что я могу сказать о боге? Я верю, что он существует, и мне кажется достаточно обоснованным его существование. Вы, наверное, знаете о «концепции часовщика»? Я её понимаю так: часы достаточно сложный механизм, и никому бы не пришло в голову, что они могли собраться сами по себе. Должен быть мастер, их создавший. Но это всего лишь часы. Наш же мир — Земля, Вселенная, — на многие порядки сложнее. Можно ли утверждать, что всё это бесконечное пространство с огромным разнообразием миров и законами физики сформировалось само по себе?! Я в это поверить не могу. Должен быть Мастер. В данном случае — это бог. Он создал всё сущее, а оно дальше развивалось само по созданным им же законам. Я, конечно, понимаю, что все мои рассуждения — на уровне домыслов и логических выводов, но, с другой стороны, вы можете фактически опровергнуть мои утверждения?
— Фактами можно опровергать только факты, — откликнулся толстяк. — А когда фактов в доказательство какого-то явления нет, то и опровергать нечего. Бороться с фантазиями непродуктивно.
— Борис, — прервал его Потап, — зачем так сразу «обрубать»? Я бы вот пару слов по поводу часовщика сказал.
— Валяй, — отмахнулся толстяк.
Потап подвинул стул поближе к Савве, наклонился вперёд и, жестикулируя, начал объяснения:
— Понимаешь, Вильям Пейли, который придумал эту концепцию более двух веков назад, не мог быть знаком с теми научными данными, что мы имеем на сегодняшний день. И даже если мы просто поупражняемся в логике, то придём к следующим выводам. Сказав, что часы предполагают существование часовщика, который также предполагает существование своего создателя, своего «часовщика», Пейли совершил огромную логическую ошибку. Почему? Потому что прогрессия на этом не заканчивается. Что мешает нам предположить, что и этому «часовщику» тоже необходим свой «часовщик»? Он ведь тоже неимоверно сложное существо, а значит, не мог возникнуть сам по себе. И к чему мы приходим? К бесконечной прогрессии, к бесконечному числу создателей создателей. Абсурд! Так?
— Ну, это всего лишь умозаключения, — подытожил Савва. — Так можно всё повернуть туда, куда хочешь.
— А что я тебе говорил! — фыркнул Борис Мотылёв. — Фантазии, фантазии...
— Погоди, — улыбнулся Потап. — Мы только начали беседу.
— Савва, — вступил в разговор Данила. — Ты ж сам — большой приверженец логики. Чего тут-то упираться? Никто на тебя давить не будет. Мы просто дискутируем. Послушай дальше.
— Так вот, — продолжил Потап. — Вторая ошибка Пейли в том, что он приравнял искусственное и естественное, часы и часовщика. То есть представил как данность, что естественного ничего в мире нет: все живые существа — искусственно созданные механизмы. Практически, Декарт, только зашедший ещё дальше и отказавший в естественности даже человеку.
— Но согласись, самозарождение жизни — невообразимо сложный процесс, — Савва поставил пустую чашку на стол. — Я не могу себе представить, что даже молекулы нуклеиновых кислот могли собраться сами путём случайного перебора возможных вариантов. Сколько миллиардов лет на это бы ушло!
— Правильно, — пробасил Борис. — Вот ты биолог, а не знаешь такую простую вещь, что природа не какой-то там механик, пытающийся из миллиардов гаек и болтов выбрать подходящие друг к другу, последовательно вынимая из кучи одну деталь за другой. Ты не думал, что природа по-другому действует? Можешь не отвечать. Не думал. Так вот, в так называемом первичном бульоне не происходил последовательный перебор вариантов в каком-то конкретном месте. Вся планета была котлом, где каждую секунду в каждой точке трёхмерного пространства (то есть не только на поверхности, но и в глубине бульона) протекали разнообразные химические реакции. Понимаешь, о чём я? Можешь не отвечать. И вот при таком количестве процессов в единицу времени вероятность возникновения нуклеотида более чем вероятно. От него всего шажок до нуклеиновой кислоты, от неё до РНК — полшажка, а от РНК до ДНК — вообще идти нечего! Природа не антропоморфна, она не ставила цели создать клетку, лягушонка или человечка. Эволюция работала по схеме «что получится». Мы, грубо говоря, случайность. И вот если смотреть с этой точки зрения, то вероятность возникновения жизни естественным путём — просто огромна.
— Вы забываете про второй закон термодинамики, — напомнил Савва. — Любая система, предоставленная сама себе, всегда стремится к увеличению энтропии, то есть беспорядка. Это один из основных законов физики, базис, можно сказать. А вы утверждаете наоборот — что система будет стремиться к самоорганизации, что в ней будут идти процессы синтеза, а не распада. Или у вас и законы природы какие-то другие?
— Хорошо ж ты, Савка, физику учил в школе! — подал голос Гущин. — Ты домой-то приди и загляни в учебник. Там что написано? Закон справедлив лишь для изолированных систем. А Земля уж никак к ним не относится. Взять хотя бы энергию Солнца, которую наша планета постоянно получает и часть её испускает обратно в космос. И живые системы тоже не изолированные, они тоже обмениваются энергией с внешней средой. Более того, неравновесные открытые системы, наоборот, склонны к самоорганизации. Это доказано уже. И давно, между прочим.
— Имеешь ещё какие-нибудь аргументы, Савва? — спросил Мотылёв. — Можешь не отвечать. Вижу, что закончились. И что теперь? Тебе хватило доказательств?
— Нет, не хватило, — стиснув зубы, ответил Васильев. — Это всё так, теории. На практике ничего они не доказывают. Где успешные эксперименты по самосборке клетки? Хотя бы клетки!
— А где взять лабораторию, размером с Землю? — перебил Данила. — Ты хоть думай: то, что могло случиться в первичном бульоне в масштабах целой планеты, может ли случиться в маленькой колбе? Какова вероятность? Да никакой!
— Вот и получается, что доказательств-то у вас никаких. Одни разговоры.
— Повторяю, — вздохнул Борис. — Доказательства должны предоставлять утверждающие существование чего-либо, а не их противники. Разницу видишь?
— Вижу, — буркнул Савва. — Фактов у меня нет. Да и ваши доводы убедительны. Хотя бы и в плане чистых спекуляций. Всё, конечно, разумно, логично. И я это понимаю. Но вот где-то в глубине души чувствую, что бог есть... Как вам объяснить? У меня стойкое ощущение необходимости его существования.
— Как, собственно, и у всех верующих, — усмехнулся Гущин, — что не могут расстаться с идеей высшего «папаши», который всё за них решит, во всём поможет, а когда надо и накажет. С удобной идеей безответственности за свои поступки. Хорошо, конечно, когда некто отвечает за всё, а мы только «пешки», движимые его невидимой рукой! Получилось что-то — бог помог, не вышло — бес помешал. Очень выгодная позиция!
— Ты, Мишка, не прав, — Савва встал с дивана и подошёл ближе к бывшему однокласснику, сидящему на подоконнике. — Каждый верующий отвечает за свои поступки. Отвечает перед богом. А это очень большая ответственность. И не из страха за свою жизнь или душу. Верующий глубоко признателен богу за то, что он нас создал, дал нам возможность жить здесь. Мы уважаем бога за его безграничные возможности, любовь к нам и справедливость. А потому провиниться перед ним — самое страшное, самое позорное дело. Да, я верю в бога, хотя разумом понимаю, что существование его практически невозможно. Я верю, потому что мне это необходимо, это часть меня, часть моей жизни. Я пытаюсь как-то примирить разум и чувства, выстроить некое подобие складной теории. Для себя, для своего спокойствия, чтоб мозг мой не разорвался просто в один прекрасный день! Я будто через речку по мокрым камням прыгаю. И вот нашёл более-менее широкий камень, на котором могу встать двумя ногами, не подскользнуться и не упасть. Хоть некоторое время, хоть чуть чуть. И я не готов пока прыгать дальше. Ясно?
— Пойду я чайник поставлю, — спрыгнул с подоконника Гущин и вышел из комнаты.
Савва в тишине вернулся на диван, но, не просидев и нескольких секунд, поднялся и тоже покинул комнату.
На кухне лампа была выключена. Свет луны, проникающий через незашторенное окно, выхватывал из темноты силуэт Гущина, что стоял у плиты с зажжённой конфоркой под чайником. На фоне окна чётко проступал профиль Михаила с чуть горбатым носом и выступающим подбородком.
Повернувшись к остановившемуся в дверном проёме Васильеву, Гущин спросил:
— Что, пришёл свой монолог продолжать? Не стоит.
— И не собираюсь. Что ты вообще взъелся на меня с первых же минут? Не угодил чем-то?
— Я вам не доверяю. Верующим то бишь. У вас только пропаганда на уме да доносительство. Поэтому надо сразу заранее пресекать все поползновения с вашей стороны. Проповеди у тебя не вышло особо, значит, наверное, завтра доносить побежишь — где мы собирались да о чём говорили. Скажешь, не так?
— Не так...
— И думаешь, я поверю? — сложил руки на груди Михаил. — Вон, я слышал, ты и в Дружину записываться собирался.
— Было дело, — согласился Савва. — Зимой. Но не вышло ничего. Не моё это дело — с повязкой на рукаве ходить.
— Не понравилось, значит. Что ж так?
— Да как сказать? С одной стороны они полиции помогают, порядок охраняют. А с другой — такая из них прёт ненависть к не православным. Я этого терпеть не мог.
— А Коржик продолжает служить?
— Андрей-то? Наверное. Я с ним с февраля не общался. Как поступил в Дружину, так совсем дурной стал. Настоящий фанатик.
— А он и в школе таким был! — хмыкнул Михаил. — Глаза выпучит — и давай кулаками махать. Что с причиной, что без причины. Не помнишь что ли?
— Ну, может быть. Хотя я с ним общался намного больше и видел его в нормальном состоянии чаще. А тебе, наверное, он только таким пучеглазым и запомнился.
— Ага. А ты? Что вдруг к атеизму потянуло?
— Книг умных начитался. Голова от них опухла уже. Не знаю, что и делать, чему доверять. Чёрт меня дёрнул на биофак поступать! Как всё просто было бы, пойди я на исторический или философский.
— Зато к истине приближаешься. Не спорь, — остановил Михаил уж было начавшего возражать Савву. — Умным книгам надо верить. И голова твоя ещё не потеряна для мира, как у некоторых. Так что разуму своему доверяй — он у тебя работает неплохо. Потихоньку всё встанет на свои места. Главное, не форсировать события — чтоб отторжения не случилось.
Засвистел чайник. Гущин отключил газ и снял кипяток с плиты.
— Ты извини, что я с тобой так резко, — похлопал Савву по плечу Михаил. — Пойдём чаю выпьем на брудершафт!
Когда товарищи вошли в комнату, солировал белобрысый паренёк с круглым веснушчатым лицом:
— ..Ну, и в итоге встаёт вопрос: что же такое троица? Почему троица? Почему в неё объединили три такие непохожие сущности: отец и сын — антропоморфы, а святой дух — вообще что-то непонятное? Как так вышло?
— А ты, Лёшенька, не в курсе? — поинтересовалась худенькая шатенка с короткой стрижкой, сидящая в углу дивана в обнимку с подушкой. — Это же как дважды два! Религия еврейская пошла от древних мифов разных восточных народов, а традиции христианства — глубоко патриархальные. Потому в христианстве вместо богини некий бесполый дух. А на самом деле изначально это была полноценная божественная семья: отец, мать и сын. Всё кроется в языке: на арамейском святой дух — Ру́ах, что значит «дыхание», и он — женского рода. Так что женщина это была, жен-щи-на. А потом патриархи всё запутали и сделали отца обычным гермафродитом.
— Слышь, Савка? — махнул рукой Данила. — И тут священники ваши обманули! Если покопаться, то даже в пределах культа можно столько вранья накопать! Не говоря уже о сравнении с научными данными.
— Знаешь, Данила, — ответил Савва, — я прихожу к выводу, что реальное положение дел может сильно отличаться от наших представлений. И не важно, что думают о святом духе люди, — от этого реальная его сущность не изменится и он не исчезнет.
— Ну да бог с ним! — лукаво улыбнулся Гусельников и обратился ко всем собравшимся: — Может, закончим дискуссии на сегодня?
— Я был «за» ещё с самого начала, — громыхнул Борис.
— Тогда наливайте чай, — предложил Потап, — а я пойду бутербродов нарублю. До первого автобуса ещё далеко.