Пролетали дни. С той ночи совместного их с Андреем дежурства Савва ни разу не разговаривал с другом. Да и Коржаков не стремился снова «наводить мосты». Оба лишь бросали при встрече друг другу «привет». Витя тоже старался избегать общения с Саввой, стыдясь за своё поведение, но не желая опускаться до извинений. Прощения попросил за двоих Тимофей в первый же день занятий второго полугодья. Улыбаясь, они с Саввой пожали друг другу руки, однако прежним их общение уже не стало. Сысоев сторонился Васильева и хотя старался завуалировать своё к нему отношение, делал это настолько неумело, что Савва быстро смекнул что к чему и больше не ставил одногруппника в неудобное положение.
После баскетбольных тренировок, когда Андрей уносился домой как ураган, Савва стал чаще разговаривать с Данилой. Бывало, что, увлёкшись дискуссией, они проходили пешком несколько остановок и только потом разъезжались по домам. Обсуждали по большей части баскетбол и последние успехи ЦСКА в Евролиге, восторгались «проходами» центровых и трёхочковыми бросками защитников, спорили о правомерности назначения штрафов и о том, что судьи будто специально не замечают фолы противников.
Однажды после занятий приятели сидели в кафе неподалёку от университета и потягивали горячий зелёный чай с жасмином.
— Троф спрашивал как у тебя дела, — заметил Гусельников. — Не заходил ты давно к нему.
— Повода не было.
— Уже во всём разобрался? — усмехнулся Данила.
— Да. Ты хочешь это обсудить? — Савва поставил чашку на стол и откинулся на спинку кресла.
— Да ну! — махнул рукой Гусельников. — Здесь? Слишком народу много. Ты вот что: если захочешь поговорить, приходи к нам на собрание.
— К вам?
— Да. Ты ж ведь понял. На левом берегу, в Масловке, у моего знакомого свой дом. Мы там часто собираемся. Я тебе черкну адресок потом.
— Черкни. Но ничего не обещаю. Я пока что нахожусь в полной гармонии с собой, — улыбнулся Савва, — и никакие баталии в мои планы не входят.
— Ну, моё дело предложить, — согласился Данила. — Кстати, готовишься морально к игре с педагогами? А то всего две недели осталось — не расслабляйся.
— Ты думаешь, нас вообще выпустят на паркет?
— Если б мы сейчас с тобой учились на последних курсах, я был бы более, чем уверен. А в нашем положении — это дело случая. Но даже если мячик покидаем всего несколько минут, покажем высший класс! У нас же отлично сыгранная тройка. Я настроен крайне оптимистично.
Несколько секунд друзья молча пили чай.
— Савка, — снова начал Данила, — смотрю, ты всё без машины да без машины. Папаня что ль конфисковал?
— Да не, лень замучила. А вообще-то у нас вторая есть. Минивэн. Мы его обычно для дачи используем, но когда я на рено катался, отец на нём на работу ездил.
— Живёте! — присвистнул Гусельников. — Где ж у тебя папаня работает, что целых две машины в гараже?!
— В «Молвесте» начальником отдела региональных продаж.
— Молочко, значит, продаёт со сметанкой? Понятно. А у моего вот не сложилось с работой... Перед Откатом в начале 20-х отец работал программистом в крупной конторе. Женился, потом я родился. И тут грянуло: фирмы разоряются, людей увольняют, цены бешеные на всё. Хаос, в общем. Я, конечно, не помню, но родители рассказывали, что было жутко. Вся экономика к чертям собачьим. Вместе с высокими технологиями и прочими радостями. Вот тут-то патриарх расейский и понял, что упускать момент нельзя. Такой пиар развели! Народ и потянулся табунами. А они знай гайки подкручивают потихоньку. До того докрутили, что на неправославных работников не только косо смотреть стали, но и старались вообще от них избавиться. Мой отец как раз под раздачу и попал. Парадокс: пережил Откат без увольнения как особо ценный работник, а как ситуация начала выправляться — так пинком под зад! И почему? Отказался от крещения, когда директор выдвинул такое требование. Всего-то! А уволили хитро, чтоб не придраться — по сокращению штатов. Больше года отец мыкался без работы. Я это отлично помню: мне десять лет тогда было. С хлеба на воду еле перебивались. Отец зимой в летних туфлях ходил... А у меня — ни игрушек, ни друзей. Потом-то отец работу нашёл — на Мостозаводе техником по оборудованию. Хоть небольшие, но деньги. В моей же жизни ничего особенно не изменилось. Одежда разве чуть получше стала...
— Понимаю, — вздохнул Савва. — У нас в классе тоже был свой атеист.
— Тогда ты представляешь, через что я прошёл. А в то время внешность у меня была совсем иная, — ухмыльнулся Гусельников. — Ещё пару лет назад я был хилый и тощий. Представь себе! Любой одноклассник мог безнаказанно меня оскорбить или побить. Но я поставил себе цель и за полгода совершенно изменился. А к одиннадцатому классу уже никто и думать не смел подойти ко мне со злым умыслом. К тому же я неплохо играл в баскетбол и в итоге даже заслужил некоторое уважение православных товарищей, — Данила улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
— Ну, в универе-то тебе полегче, — ответил Савва. — Здесь люди уже взрослые, никто как в школе не будет третировать.
— Это да... Хотя, я вижу, с тобой общаться не рвутся особо. Не поделили что-то?
— Врéменные разногласия, — отмахнулся Васильев. — Некоторых иногда очень трудно заставить хоть немного мозгами пошевелить.
— Ну-ну. Смотри, чтобы эти разногласия не переросли во что-то большее. А то тебе всю жизнь с такими как я общаться придётся.
— А я и не против. Если с людьми невозможно нормально разговаривать, то зачем и начинать?
— Оно, конечно, правильно, если не думать о последствиях... Ты не чувствуешь запах озона в воздухе?
— Ждёшь грозы?
— Жду, — кивнул Данила. — Жду, когда же православные власти снова возьмутся за гаечный ключ...
В университетской столовой было не очень людно, и Катя сразу обратила внимание на сидящего за дальним столом Савву. Купив чай с сочником, она подошла к однокурснику:
— Пустишь за свой столик?
— Привет. Садись, конечно.
— Андрей недавно рассказывал о твоём фиаско в роли дружинника.
— Это с его точки зрения было фиаско, — фыркнул Васильев. — О чём он говорил?
— О том, как ты вступился за кощунствующего атеиста и помог ему убежать.
— Понятно. О задержании мужичка, ломавшего спортплощадку, Андрей, конечно, умолчал?
— Видимо, — повела бровью Пантелеева. — По-крайней мере, я ничего об этом не знаю. Расскажешь?
— Может, потом как-нибудь. А Коржаков — мастер делать из мухи слона. Особенно, когда надо оправдать себя любимого. Я тут сплетни разводить не буду, а только в той ситуации с атеистом он повёл себя как обыкновенный гопник. Надо было кому-то поставить его на место.
— И этот кто-то — ты? Благородный рыцарь? — с улыбкой прищурилась Катя.
— Да какой там!.. — отмахнулся Савва. — Просто не люблю косность и двуличность. Когда у человека всё чётко разделено на чёрное и белое и для реакции на каждую типовую ситуацию есть программа действий, которая не меняется в зависимости от новых условий. Понимаешь, о чём я?
— Думаю, да. Андрей — робот?
— Почти. И, боюсь, мышление его так просто не изменить. Он абсолютно не способен воспринимать полутона.
— То есть вы с ним поэтому не общаетесь? Ты где-то вне его определений чёрного и белого?
— Наверное, так, — согласился Савва. — Вот смотри. Ты же не атеистка, но и не фанатичная верующая, так? Вот и я тоже. И если мне показывают логически и фактически выверенную схему эволюционного процесса, почему я должен не доверять ей, а всё списывать на козни дьявола?! Где здесь смысл?
— Так ты уже успел переквалифицироваться в дарвинисты?
— Я бы так не сказал. Но что-то вроде. Мне очень помог отец Димитрий. Оказывается в православии допускается совмещение акта творения с последующей эволюцией. Вот послушай...
И Савва пересказал Кате услышанное от протоиерея Димитрия.
— Вот так всё прекрасно переплетается и не опровергает научные данные, — подытожил он. — Ты книгу Дарвина не читала? Во-от. А там прекрасно все доказательства прописаны. Прочти обязательно.
— Все вы мужчины слишком рациональные. Всё бы вам объяснить да обосновать. То ли дело мы — женщины! Для нас главное — эмоции, мы склонны к простой детской вере в чудеса, — Катя говорила серьёзно, но Савва, заметив не особенно-то и скрываемую улыбку в её глазах, понял, что девушка с ним играет в одной лишь ей вéдомую игру. — Мне гораздо важнее чувствовать любовь и поддержку бога, чем задаваться вопросом, как сотворение мира согласуется с теорией эволюции Может быть, я не особо умна, не знаю, но, думаю, есть вещи поважнее Дарвина с его теориями. Но ты молодец! Ты ищешь бога. Хотя искать его, наверное, стоило бы не разумом, а сердцем...
— Это ты меня ещё пожалела! — хмыкнул Савва. — Знаешь, когда Дарвин пришёл делать предложение своей будущей жене и вдруг ни с того ни с сего начал ей рассказывать об эволюции, она возмущённо назвала его еретиком и потом долгое время с ним не общалась. Признаться, я ожидал от тебя подобной реакции.
— А ты тоже собираешься предложить мне руку и сердце?
— Я?.. — смутился Савва. — Я об этом как-то не...
— Да ладно! — улыбнулась Катя. — Успокойся: я пошутила.
Они молча пили чай, а у Саввы в голове продолжала пульсировать фраза: «ты собираешься предложить мне руку и сердце?» Украдкой посматривая на Катю, Васильев воскрешал в памяти её улыбку, при виде которой у него странным образом начинала «плавать» голова. Катины густые русые с рыжиной волосы всё больше привлекали Савву, хотелось уткнуться в них лицом и глубоко вдохнуть тот приятный аромат, чьи отголоски лишь слегка доносились с противоположной стороны стола. А эти искорки в зелёных глазах! Он был готов сделать всё, что угодно, лишь бы видеть их как можно чаще.